– Ладно. Она – тупая сука, – сказала Эдит и густо покраснела. – Нет, прости. Это несправедливо.

– Но ощущение-то прекрасное?

– Ощущение, что это несправедливо.

– Тогда наверняка так и есть, – тихо сказал Рекс.

– Оса мне нравится. У нее, может, неважно с чувством юмора, но она профи высшего класса.

Мысли о Самми загудели в голове у Рекса. Он перестал слушать Эдит и, не отрываясь, смотрел на крыши старой обсерватории наверху каменной гряды, протянувшейся через Стокгольм.

– Мне все же надо бы домой. – Эдит посмотрела на часы в телефоне.

– Успеешь перед уходом попробовать мой шоколадный мусс? – спросил Рекс и снова наполнил свой стакан.

– Опасный момент, – усмехнулась она.

Рекс поднялся и, пошатываясь, проводил Эдит в большую кухню. Достал из холодильника мусс, поставил вазочку на белый стол и вручил Эдит ложку. Эдит нагнулась, и Рекс помимо воли уставился в ее вырез. Кружева лифчика потеряли цвет от пудры, а когда Эдит вдавила ложку в мусс, тяжелые груди прижались друг к другу.

Надев очки, Рекс поискал в телефоне, подключенном к встроенной стереосистеме, большой концерт Корелли.

Он чувствовал головокружение от распространившегося по телу алкоголя; барочная музыка наполняла комнату равномерной пульсацией. Рекс подумал, что надо взять такси и съездить за Самми.

– Ты по журналистским каналам не слышала о драке в Аксельсберге? – спросил он вдруг.

– Нет, – с вопросительной интонацией ответила Эдит.

– Один пьяный ввязался в ссору… – начал было Рекс и тут же понял, что сболтнул лишнего.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Ну, не знаю… один приятель рассказывал, но… забудь.

Рекс вытащил из холодильника с шампанским бутылку “Поля Роже” и увидел, что это престижный кюве “Уинстон Черчилль”.

– Мне пора, – пробормотала Эдит.

– Вызвать тебе такси?

Рекс хотел сунуть очки в нагрудный карман, но промахнулся и услышал, как они падают на пол и разбиваются.

– Доеду автобусом до Уденплан, ничего сложного.

Рекс, придержав пробку, открыл бутылку, поставил два бокала, налил немного, подождал, когда осядет шипящая белая пена, налил бокалы до половины, увидел неуверенный взгляд своей гостьи.

– Мне сегодня присудили диплом, – объяснил он.

– Хочешь, чтобы я осталась?

Эдит погладила его по щеке, и между светлыми бровями у нее появилась морщинка.

– У меня есть бойфренд, – прошептала она и взяла бокал.

– Понимаю.

Они выпили; Эдит потянулась и поцеловала его в закрытый рот, потом серьезно взглянула на него.

– Не оставайся, если не хочешь, – сказал Рекс и снова наполнил оба бокала.

Он хотел посмотреть, сколько времени, но ему трудно было сосредоточить взгляд на стрелке наручных часов.

– Я люблю целоваться, – тихо сказала Эдит.

– Я тоже.

Рекс погладил ее по щеке, поправил ей локон, ответил на улыбку и потянулся к губам Эдит. Она раскрыла губы, и он ощутил ее теплый язык. Они целовались, и Рекс гладил ягодицы и спину Эдит. Эдит нетерпеливо потянула молнию на его брюках.

– Я вовсе не коллекционирую знаменитостей.

– Я тоже, – улыбнулся Рекс.

– Но ты мне нравишься.

– Здесь наше сходство кончается. Не могу утверждать, что я нравлюсь себе, – заметил Рекс, отвернулся и налил еще шампанского.

Он выпил, пока Эдит поправляла одежду; вынув из сумочки телефон, она набрала номер и уставила в ухо наушник.

– Привет, Моррис, это я… Знаю, прости, я не могла позвонить… Да, когда дело касается Осы – у меня нет личной жизни… Но я именно это и говорю! Завтра мне надо быть в редакции с самого утра, так что заночую у нее в гостевой комнате… Ну не дуйся… Понимаю, но… Ладно, пока… целую.

Эдит закончила разговор, не глядя на Рекса. Она опустила телефон в сумочку и дрожащей рукой поднесла бокал ко рту.

Рекс взял бутылку и пошел к спальне; пошатнулся, ушибся плечом о дверной косяк. Пена выплеснулась из горлышка бутылки, упала ему на руку, сорвалась на пол.

Эдит, посерьезнев, последовала за ним в спальню. Прямо над ними в мансардном окне виднелось черное небо, с кровати открывался вид на весь Стокгольм, до белой сферы Глобена.

Эдит остановилась рядом с Рексом, погладила его по лицу, ее пальцы скользнули по его прямому носу до глубокого шрама над переносицей.

– Ты пьян? – спросила она.

– Не опасно. – Рекс сам услышал, как у него заплетается язык.

Эдит начала расстегивать платье, Рекс стянул с кровати покрывало. Опьянение внезапно догнало его, заставило зашататься, словно он шел по палубе морского корабля.

Эдит положила платье на кресло, повернулась к Рексу спиной и аккуратно стянула колготки.

Рекс со вздохом сел на кровать, снял футболку и глотнул шампанского прямо из горлышка. Он знал, что довольно мускулистый, но все же широковат в талии. Дорожка волос тянулась от груди к пупку.

Эдит сняла розовые трусы и, сложив их так, чтобы скрыть прокладку, положила на стул, а сверху повесила лифчик. На плечах остались отметины от бретелей, и она оказалась полнее, чем выглядела, пока была одета. Волосы на лобке были светлыми, с табачным оттенком, родинки почти отсутствовали.

Рекс стащил с себя брюки с трусами, отбросил ногой, отвернулся и потянул свой вялый пенис, чтобы он не выглядел таким маленьким.

– Тот, кто бросит меня, горько пожалеет об этом, – объявила Эдит.

– Не сомневаюсь.

– Ладно. – Эдит строго сжала губы.

– У меня руки замерзли, – прошептал Рекс и положил руки ей на бедра.

Эдит игриво толкнула его на кровать. Он лег на спину, сдвинул неудобную подушку и на время закрыл усталые глаза. Комната вертелась, словно под Рексом кто-то дергал простыню.

В оставшейся на кухне сумочке Эдит приглушенно зазвонил телефон. Рекс взглянул на бокалы на ночном столике, на отпечаток розовой помады на одном из них, на пузырьки, дрожащие на поверхности. Он снова откинул голову назад, вспомнил, что он говорил о Самми на вручении приза. На потолке обнаружились два светлых кольца – наверное, отсветы от бокалов.

Он понял, что должен поспать, когда почувствовал, как невероятно мягкие губы Эдит обхватывают его пенис. Она подняла голову, беспокойно посмотрела на него и продолжила.

Отраженный в мансардном окне, он видел кровать и свою собственную бледную фигуру как сцену положения Христа во гроб. Он не понимал, почему попадает в одну и ту же ситуацию, когда напивается. Он, автор этой драматургии, оказывался бессильным перед ней.