— Элка, привет! — хлопнул ее по плечуПузайцер. — Рад тебя видеть! Цветешь, подруга!

— Аркаша, ты ездил в Одессу? Как там?

— Ты ведь давно там не была, да?

— Очень.

— И не езди, если родни не осталось. Одесса уже не та…Или я отвык, Москва ведь засасывает… Провинция наша с тобой Одесса-мама. Беднаяпровинция.

Хотя там строят кое-что, пооткрывали шикарные рестораны,но.., все эти новые штучки как-то плохо вписываются, что ли… И все равно онакрасавица…

Только сильно постаревшая и скрывающая под дешевойкосметикой свою старость и нищету…

— Аркаша, да ты поэт! — воскликнула Элла.

— Нет, я просто одессит! Хочешь, познакомлю с шикарныммужиком?

— Хочу!

— О, он как будто нас услышал, движется в нашу сторону!Привет, Дмитрий Михайлович!

К ним подошел Воронцов. Таким его Элла еще не видела — вэлегантном темно-сером костюме, в голубой рубашке с галстуком, тщательновыбритый, с улыбкой в тридцать два ослепительных зуба.

Ненавижу! Ненавижу!

— Привет, Эллочка!

— Вы знакомы? — удивился Пузайцер и тут же исчез.

— Привет! — спокойно ответила Элла. — Тысегодня такой элегантный!

— А ты какая-то совсем другая.., очень красивая и..,просветленная. Рад видеть! Как дела?

— Нормально. А у тебя?

— Тоже вроде все нормально.

Какая дикость, мы разговариваем так, словно не было ничего…Так ведь и вправду ничего не было! Ничего, о чем стоило бы помнить. Ненавижу!

— Ты на меня сердишься? — каким-то интимнымголосом спросил Воронцов.

— Да нет, что ты…

— Все еще живешь на даче?

Значит, он ни разу даже туда не сунулся? Ненавижу!

— Да нет, у меня ремонт кончился, я уже дома живу.

— Пойдем выпьем чего-нибудь, съедим, а?

И, не дожидаясь ответа, он взял ее под руку и почти силойповел к буфету От его прикосновений ее бросило в дрожь, да и он, как ейпоказалось, вздрогнул.

— Что будешь пить?

— Чуть-чуть шампанского!

— А есть?

— Ничего!

Он посмотрел на нее с интересом:

— С чего это вдруг?

— Не хочется, и все.

— Мне надо многое объяснить, наверное. Давай поговорим.

— О чем?

— О нас.

— Не стоит. А кстати,: что это за девица у тебя живет?Я позвонила как-то…

— Девица? — искренне удивился он. — Боже, этоне девица, а моя родная тетка из Питера, а я сейчас живу у мамы.

Было понятно, что он не врет.

— У твоей тетки очень молодой голос.

— О да. А ты ревнуешь, что ли?

— Нет, но все-таки… Мне было неприятно. Недолго.

— Пойдем куда-нибудь отсюда.

— Никуда я не пойду, я только пришла. И мне тутнравится!

— Боже, какие люди! — Раскинув приветственно руки,к ним направлялся Махотин. Он был уже подшофе. От его присутствия Эллепочему-то стало спокойнее. — Моя красавица! Умница! Митяй, какая женщина!От ее голоса на радио дохнут толпы мужиков! Вы хотя бы в курсе, Элла? А новосельекогда будем справлять? Любаша говорила, что уже скоро!

— Как только все будет готово — милости прошу!

— На форшмак? — облизнулся Махотин. — Митяй,тебя форшмаком уже кормили?

— Нет, меня кормят бутербродами и яичницей, но янеприхотлив.

— Элла, вы не хотите проложить путь к его сердцу черезжелудок? — пьяно захихикал Вячеслав Алексеевич.

— Нет, мне его сердце ни к чему! — ляпнула Элла итут же испугалась, что это прозвучало двусмысленно.

Воронцов побагровел. Что она возомнила о себе, эта баба? Нодо чего соблазнительна.., и опасна, ох как опасна…

— Кого я вижу? Невероятно! Сколько лет, сколькозим! — раздалось вдруг знакомое щебетание. — Якушева, это ты? Глазамне верю, Элка!

Сколько ж мы не виделись! А что ты тут делаешь?

Здравствуй, Димочка! Слава, как дела у Любаши?

— Нормально, благодарю. — Вид у него был такой,словно он откусил дольку лимона.

— Элка, с ума сойти! Ты почти не изменилась.

То есть, конечно, постарела, как все мы, а в остальном всетакая же…

— Зато ты неузнаваемо изменилась, особенно нос!

Писательница позеленела. Воронцов фыркнул и опрокинул рюмкуконьяка. Сразу потянулся за второй.

— Так что ты тут делаешь, Элка? — как ни в чем небывало продолжала Лира. — С кем пришла?

— Ни с кем, сама по себе.

— Но в качестве кого?

— Как? — вскричал Махотин. — Ты не смотришьЭллино шоу?

— У Эллы есть свое шоу? — не поверилаписательница.

— Представь себе!

— На вашем канале, Слава?

— Разумеется! Это моя гордость! Я разглядел в нейтелезвезду!

— Шутишь?

— Нисколько. «Рецепты моей бабушки»! Прелесть чтотакое!

— А, так это кулинарное шоу? — словно бы соблегчением протянула Зоя Звонарева. — Ты, Элка, как была кухаркой, так иосталась! А я-то думала…

— А ты как была паскудой, так и осталась.

— Девочки, не ссорьтесь! — добродушно воскликнулМахотин.

Но тут к ним с бокалом шампанского подошел Тришкевич,сверкая веселыми черными глазами.

— Господа, давайте выпьем за наш канал! Мы продержалисьсемь лет, а в наше время это совсем неплохо! Дай нам Бог еще как минимум столькоже!

Махотин хотел что-то возразить, но Тришкевич его опередил:

— Алексеич, тихо! Это я из суеверия. Когда желаютдолголетия, лучше быть реалистами. А то моей бабушке на восьмидесятипятилетиепожелали прожить еще столько же. А она в ответ сказала: не дай Бог!Мадам, — обратился он к Элле, — я давно мечтаю познакомиться с вами.Вы одесситка?

— Да!

— С Молдаванки?

— Нет, — засмеялась Элла.

— Тогда с Большого Фонтана? Или с Пересыпи?

— Нет, не угадали!

— А больше я про Одессу ничего не знаю, увы, не доводилосьбывать, но читал Бабеля, Катаева и других.

— И пели «Шаланды полные кефали…», да? —засмеялась Элла: