года тех, кто желал ей добра, более всего тревожило то, что она, по выражению леди Джернингем, «ринулась под защиту мужчины, от которого маловероятно ожидать порядочности в ее адрес, ведь сэр Артур Пэджет славится дурным характером и привычкой играть на чувствах несчастных женщин, которых ему удается увлечь своею особой». И голосов, озвучивавших это мнение, было столь много, что одна газета, услужливо подводя итоги всего, что было по последним слухам известно об этом побеге, спрогнозировала, что «непостоянство, приписываемое ее кавалеру», позволяет «с уверенностью предсказать, что он в скором времени [ею] пресытится».

Послужной список у сэра Артура был, действительно, не сулящий Аугусте радужных перспектив. Во-первых, это была его далеко не первая любовная интрига с замужней дамой. И даже не первый побег. Не далее, чем годом ранее, он соблазнил и умыкнул кухарку герцога Бедфорда. Доподлинно известно было и по меньшей мере об одном его внебрачном ребенке, прижитом в 1801 году от любовницы-итальянки и усыновленном затем его сестрой. И все его предыдущие заходы на ухаживания с прицелом на законный брак выдавали в нем человека падкого до женщин с деньгами, но при этом ни разу не хозяина своему слову. В 1799 году он увивался за богатой наследницей Джоан Скотт, чье приданое оценивали чуть ли не в 100 000 фунтов. В 1800 году он столь же ретиво и не без помощи своего старого доброго друга принца-регента в роли свата обхаживал богатую вдову герцогиню Рутландскую четырнадцатью годами старше себя, но в последний момент все-таки не решился сделать ей предложение, обидев матрону донельзя. В 1804 году он с большой шумихой обручился с леди Кэтрин Гаррис, дочерью видного дипломата, а затем с не меньшим скандалом расторг помолвку после того, как выяснилось, что ее отец ни в какую не согласен взять на себя по брачному соглашению погашение хотя бы половины его долгов на сумму свыше 10 000 фунтов (свыше 900 000 современных фунтов), набранных им в бытность послом в Вене. Эту размолвку, во всяком случае, можно было счесть удачной для несостоявшейся невесты, поскольку Артур к тому времени уже запал на свою венскую знакомую княжну Леопольдину Эстерхази. Но и у той родители оказались не слишком сговорчивы, и сэру Артуру пришлось отступиться и от этой девушки, а вскоре ему, похоже, и самому стало ясно, что непостоянство его сделалось притчей во языцех и угрожает его брачным перспективам. «Всяческих мук претерпел, убеждая ее в том, что целюсь лишь на то, чтобы завоевать ее лично, пока она столь прекрасна, – ведь через год-другой я бы и так оставил всякие мысли о ней, если бы мне более глянулась другая», – с горечью признавался отставленный лебедь в письме своей матери.

Будучи на пятнадцать лет старше нее, соблазнитель Аугусты был адски привлекателен по всем меркам: и красавец, и со связями в самых высших кругах, да при этом еще и донельзя самоуверен в этой своей красе и неотразимости. «Знайте, что его светлости нравится выставлять напоказ свои неотразимые формы», – шутил некогда его друг, рекомендуя сэра Артура портному в Неаполе. Сам факт избрания им дипломатической стези мог бы, вероятно, насторожить Аугусту, но, увы… А ведь всего лишь за месяц до их побега, когда его даже продолжали еще эпизодически заставать флиртующим с леди Боррингдон на балах, Артур с братом вовсю обсуждали перспективы его возвращения в Вену. Внезапный отзыв за границу вполне мог послужить достойным извинением для расставания с замужней любовницей, – ведь именно под этим предлогом он, как поговаривали, порвал с бывшей кухаркой герцога Бедфорда.

Потому и не удивительно, что даже изначально сочувствовавшие Аугусте светские дамы сочли ее побег с Пэджетом ставкой не на ту карту. Для женщин – не важно, замужних или одиноких, – побег всегда был сродни азартной игре со ставкой выпадет или нет, и Аугусте все предвещало, что карты у нее не сложатся и ее дважды покинут: сначала пресытившийся любовник, а затем и злой муж, которому тошно будет принимать ее обратно, как это случилось с леди Клонкарри.

В то время как внебрачную связь муж еще мог жене простить, побег обычно вел к неизбежному разделу или разводу. И не только громкое публичное нарушение правил приличий служило тому причиной, но и уязвленное самолюбие брошенного мужа, и грубое пренебрежение беглянкой материнским долгом перед их детьми, а иногда и потенциальная угроза имущественному благосостоянию его семьи, если она вдруг родит наследника от любовника. Хотя чаще, конечно, все ограничивалось ровно тем, что лежало на поверхности: страстным желанием вырваться из оков опостылевшего брака в объятия нового любимого и вступить с ним в более или менее законный союз. Аугуста однозначно рассчитывала на развод с Джеком и вступление в брак с Артуром, когда сбежала с ним. По воспоминания куртизанки Гарриет Уилсон, у которой Борингдон искал утешения за чаем после того, как жена наставила ему рога, тот, однако, готов был принять блудную жену обратно ради их сына, о чем каким-то образом исхитрился поставить Аугусту в известность, но получил от нее в ответ категорический отказ.

Вскоре, однако, Аугуста в полной мере убедилась, что бегство от мужа – опыт не для слабонервных. После побега все козыри оказывались на руках у рогоносца. При желании он мог превратить жизнь беглянки с новым партнером если и не в сущий ад, то по меньшей мере в чистилище, как это сделал в аналогичной ситуации граф Дерби еще в 1778 году. Жена сбежала от него всего через четыре года после свадьбы к своей первой любви, герцогу Дорсетскому, после чего граф решительно отказывал ей как в разводе, так и в примирении, и тем самым обрек леди Дерби на долгую и мучительную жизнь социального изгоя. Отказ в разводе мог стать мощным оружием мести неверной жене, лишая ее всякой возможности оформить отношения с любовником и тем самым исправить свою репутацию. Наказание простое и рафинированное.

Да и без мстительности в качестве мотива такая крайность, как парламентский развод, единственно открывающий возможность для нового брака, мужу мог быть невыгоден: процедура, во-первых, дорогостоящая, а во-вторых, предусматривающая вынесение на публичное обозрение его частной жизни с возможными негативными последствиями для карьерных перспектив – как его собственных, так и его детей. Если же у мужа имелись полностью его устраивающая любовница и достаточно законных наследников, ему вполне достаточно было обойтись отлучением неверной от ложа и стола. Ему, но не ей, поскольку выйти замуж повторно при таком сценарии беглянка не могла ни за того,