Удушье не дает мне ответить, я целую его, пальцы возятся с пряжкой на его ремне, с пуговицами брюк, с молнией. Невероятно, что он еще не голый. Дрожащими пальцами я спускаю с него брюки и трусы, его член грозно торчит, метя в меня, на розовато-золотистой головке зреет капля, я снимаю ее пальцем, трепеща в ожидании дальнейшего и опасаясь его. Я полна надежды, ведь для этого мы и созданы, но…

– Скажи мне. – Он останавливает мою руку, дрожь ресниц выдает его старания сдержаться.

– Да-да-да, я тебя хочу! Никогда никого так не хотела. Пожалуйста! – Я смотрю ему в глаза. – Сделай меня твоей.

– Моей… – выдыхает он, весь трясясь, и берет в ладони мое лицо. – Жизель…

Он стонет, я на ощупь изучаю его член. Не могу не поедать взглядом его всего: всклокоченные волосы, окаменевшие мышцы живота, предназначенный мне восхитительный надувшийся гриб в синих прожилках.

– У меня нет презерватива, – предупреждает он.

– Я на противозачаточных пилюлях. Полагаю, ты регулярно проходишь диспансеризацию?

– Да, а ты? И вообще, при чем тут…

– У меня уже давно болезненные нерегулярные месячные… – Я прикусываю язык. Сейчас не время рассказывать о своем менструальном цикле.

– У меня никогда не было незащищенного секса, но это ведь ты, детка, я сделаю все, что ты скажешь. – Он разражается смехом. – Какую же чушь я из-за тебя несу! – Он опять припадает губами к моей шее и замирает.

– Мы можем подождать, – слышу я глухой голос. – Можем вернуться в пентхаус, в мою постель.

Я закидываю ногу ему на поясницу и притягиваю его к себе.

– Введи хотя бы кончик.

– Притворимся школьниками?

Я самодовольно улыбаюсь.

– У меня давние фантазии про тот момент, когда в меня войдет мужчина: острая боль, а потом блаженство – так я это себе представляю. Вон какой ты здоровенный!

– Все будет хорошо.

– Я не против это заснять.

– Мы не снимаем порно.

– Все равно. – Я беру его за плечи. – Я хочу увидеть, как он входит.

– Сумасшедшая!

– В некотором роде. У нас это семейное.

– Я не знаю, что это такое, – сознается он. – Не знаю, к чему все это приведет.

Невзирая на его нескрываемое колебание, я считаю, что все идет хорошо, и хочу всего сразу, уродства пополам с блаженством. Он сказал, что не уйдет, и я ему верю.

– Давай все делать вместе. – Я лижу ему сосок, заставляя его дрожать.

– Иди сюда, – зовет он, беря меня за ноги и сгибая мне колени; теперь я почти сижу, упираясь ладонями в капот. Он тянет на себя подстилку – свой пиджак, отступает, смотрит. Вижу, как расширены у него зрачки. Я чувствую себя сексуальной и неотразимой, я голая, я готова для него.

– Что ж, смотри, детка. – Он встает строго по центру, аккуратно вводит в меня головку члена, потом нагибается и впивается губами мне в губы. Я наклоняю голову, чтобы видеть в пространстве между нашими телами все происходящее. Дрожа мышцами живота, он медленно качает взад-вперед бедрами. Мое тело реагирует, как предписано природой: я стискиваю ему член. При этом я смотрю на него снизу вверх и вижу его остекленевший взгляд. Он начинает медленные, ритмичные, осторожные движения, стараясь меня щадить. Он весь в поту, пот стекает по его горлу, проделывает дорожку в волосах у него на груди. Где-то далеко садится солнце, небо за деревьями приобретает ярко-розовый, переходящий в оранжевый цвет.

– Еще… – шепчу я.

– Еще рано, моя красавица.

Его большой палец синхронно с несильными толчками ласкает мне клитор. Мы неотрывно смотрим друг на друга. В мерцающей зеленой глубине его глаз я вижу помимо желания нервозность и надежду, что он дарит мне все, чего мне когда-либо хотелось. О, Девон, какой же ты красивый, какой прекрасный мужчина!

– Детка…

Меня обуревает нежность. Напряжение растет и неизбежно приводит к взрыву. Яркая вспышка, фейерверк, калейдоскоп ярчайших красок. Я парю над самым краем бездны блаженства, опасность лопнуть, разорвать глотку воплем все ближе. Наконец, это происходит. Девон ловит губами мои слова, мой крик, толчки ускоряются и набирают силу. Он старается унять меня ласковыми речами, и я не обращаю внимания на боль. Мне уже неудобно в прежней позе, и я опрокидываюсь на спину, собственные руки тянут меня вниз, как гири. Он поправляет мои бедра и, пыхтя, проникает еще глубже.

– Там так тесно. Жизель! Ты в порядке?

– Да! Пожалуйста, Дев, еще!

Его пиджак сползает от толчков вниз по капоту и падает на землю, теперь подо мной холодный металл. Он овладевает мной, наши руки сплетены, он наклоняется и целует меня.

Мое тело изгибается ему навстречу, ноги стискивают ему ягодицы, таз гибко принимает каждый его длинный целенаправленный рывок. Он ускоряет ритм, бормочет мое имя, забрасывает одну мою ногу себе на плечо, впивается пальцами мне в ягодицы, находит новый угол. Крича в густеющую тьму, он извергается в меня горячей липкой струей.

Зажав мне лицо локтями, он смотрит на меня во все глаза. Я вожу руками по его спине, по каменным мускулам, считаю пальцами позвонки.

– Девон… – Сама не знаю, что скажу. Спасибо, что ты – это ты: такой добрый, властный, неуверенный. Мне хочется лелеять его всего, даже ту его частичку, которую он старался мне не отдавать. Прошлое сыграло с ним недобрую шутку, но, если бы не это, нас могло бы не случиться. Судьба. Я проглатываю это слово. Слишком быстро, слишком рано.

– Ну, что? – Он играет с моими волосами.

– Вошло. – Лучших слов не нахожу!

– Хорошо было? – В его голосе слышна усмешка.

Я шлепаю его по руке.

– Самый кончик, – дразнит он меня, кривя порочные губы.

Я в шутку ворчу на него, он от этого все больше веселится, обдает мои губы своим жаром, опять целует. Я дышу им. Этот день, это место, это мгновение – я хочу ухватить, запомнить, впитать это навсегда.

Мой будильник срабатывает в шесть. Я переворачиваюсь, тянусь к Жизель и не нахожу ее. Разочарование длится секунды, потом я слышу плеск воды и решаю, что она в душе. Проверяю телефон: никто не звонил. Я опять падаю на подушки и гадаю, как там отец. Надеюсь, с ним все в порядке. В голове быстро возникает наша с Жизель ночь, нарезанная на эпизоды. У меня еще не бывало девственницы, поэтому на лице появляется непрошеная улыбка, и я смеюсь в подушку. Боже, каким же я становлюсь чудаком, лишь только речь заходит о ней! Даже не знаю… Я у нее первый, единственный, кому она отдалась, – от этого голова идет кругом!

Мы ехали домой под рев ее музыки, рука в руке, всю дорогу до пентхауса. Мы целовались в лифте, целовались в холле, смеялись, пока я совал в скважину ключ. Она повисла на мне, я отнес ее к себе в душ, мы вымылись, я положил ее в свою кровать и отдал ей поводья. Она глазела на меня так, словно я – самый поразительный экспериментальный образец, доступный науке. Я чуть не надорвался от смеха. Мы уснули не раньше часу ночи.