* * *

После расследования и казни изменников дьякам из Новгорода и Пскова было поручено выселить из этих городов некоторые семьи. Одному богу известно, как составлялись эти списки, как выстраивались цепочки подозрений, кто был в дурных отношениях с дьяками, но в крепкие январские морозы свыше двух тысяч человек вынудили бросить хозяйство, жилье и уйти в незаселенные приволжские земли. Новгород и Псков, издревле славившиеся добрыми мастерами и именитыми зодчими, лишались их в наказание за «вечную измену»…

Ревели коровы, блеяли козы, ржали лошади – спешно хозяева тащили их с собой. Стонали скрипучие сани, тут и там слышны были крики, мат, плач, причитания. Люди навсегда прощались со своими домами, где родились, выросли, прожили всю свою жизнь. Некоторые бабы, вцепившись руками в створы ворот, не желали никуда идти, не давали мужикам оттаскивать их. Прикрытые от мороза детишки растерянно выглядывали из саней. Тут же друг другу продавали всякую рухлядь, не желая просто так расставаться с имуществом, которое уже некуда было класть и везти.

Выселили и видного новгородского кузнеца Архипа со всей семьей. Он много брать не стал – больше теплых вещей и еды. Скот пришлось забить, зато мяса много засолил. Взял инструменты: секиру, топоры, струги, ибо на новом месте надлежало ставить новый дом.

Вот сани уже запряжены, конь, чувствуя скорую дорогу, мотает головой, шумно дышит. Уже сидят в санях Белянка с дочерьми, укрывшись овчиной. На руках у жены двухлетний сын Алексашка. Архип более всего переживал за него – болезный родился, теперь снова болеет, а метели и морозы добьют любимого младшего ребенка. Даже сейчас он спит, тяжело дыша, истекая потом. Нет, точно помрет! Нельзя его с собою брать! Главное, чтобы жил, а там уже все обустроить можно!

Мимо все текут и текут сани с понурым, плачущим людом. Родственники, остающиеся в городе, ревут, прощаясь навсегда с уезжающими. Стрельцы верхом сопровождают переселенцев. Вот уже некоторые строго смотрят на Архипа, мол, чего медлишь.

Решившись, подошел к жене, вырвал у нее из рук сына и пристально взглянул ей в глаза. Она все поняла.

– Нет! Нет! – засипела она и подалась вылезти из саней, но дочери, словно по указу, одновременно заревели, но стали удерживать мать, всецело доверяя действиям отца.

– Не дам! Не дам! Сыночек!

Нервно вытерев нос рукавом, Архип отступил и сказал:

– Нельзя нам брать его! Помрет ведь, дура!

– Не дам! – взревела Белянка и бессильно откинулась в сани, сорвав с головы плат. – Господи, да за что же это все? Сыночек!

– Я вернусь за ним! – стараясь перекричать стенания жены, говорил Архип. – Вернусь за ним, как только избу поставим, обустроимся на новом месте! Вернусь!

Но она не слышала, а дочери все еще держали ее. Перестала рваться. Тогда Архип развернулся и, прижав сына к груди, ринулся к соседям. Дед Прокопий благо оставался здесь, он с бабкой Аленой уж давно дочерей замуж выдали, сына отправили служить в стрельцы – глядишь, не откажут в милости дите у себя принять?

Стрелец, увидев убегавшего Архипа, развернул коня и бросился в его сторону.

– Куда? Стоять! – закричал он, хватаясь за саблю.

– Тятя, – прохрипел на руках Алексашка. Стрелец остановил коня перед Архипом и, взмахнув плетью, скомандовал:

– Назад! Назад!

– Христом Богом умоляю! Смилуйся! – слезно проговорил Архип, чувствуя, как перехватывает дыхание. – Сынишка мой болен! Помрет в дороге, нельзя ему с нами! Дозволь, я его тут оставлю у соседей! Ну?

Стрелец напряженно глядел то на Архипа, то на мальчика.

– А коли спросят, что мне молвить? Где дите?

– Да кто спросит? – нервно усмехнулся Архип. – Ну, добрый человек, не губи! Христианин ты иль кто, ну?

Подняв взгляд и осмотревшись, стрелец шмыгнул носом и сказал:

– Я, видал, кузнец ты… Чай, не бедный человек! Давай, кузнец, деньги, сколько есть, да иди с миром!

Встрепенувшись, Архип, одной рукой поддерживая мальчика, другой откуда-то вынул небольшой звенящий кошель.

– Вот! Возьми! Здесь много! На коня хватит!

– На коня! – довольно протянул стрелец, пряча кошель в кафтан. – Давай только скорее, кузнец, а то не я, так другой тебе голову сымет!

И тронул коня, взрыв его копытами снег.

Старик Прокопий отворил не сразу – кому, видать, охота с изменниками знаться? Дверь отворил лишь наполовину, выглянул в щелку.

– Прокопий Федорович! Христом Богом молю! Оставь сына у себя! До лета! Иль до осени! Вернусь, только смогу!

Прокопий мялся, а Архип все говорил про болезнь сына, про тяжкую дорогу, мороз и метели. За спиной старика показалась его жена. Старуха Алёна смерила соседа взглядом, поглядела на ребенка, отодвинула с прохода молчаливого мужа, вышла на крыльцо, затворила за собой двери.

– Чаго дашь? – спросила деловито, поправляя плат на голове. Архип оторопел от такой прямоты, растерялся, шмыгнул носом.

– Деньги уж все раздал, хозяйка, – мягко отвечал он, – ты уж сама скажи, чего хочешь?

– Купец, дружок твой, Белянке платы заморские возил! Неси их, а мы уж тут за дитем твоим приглядим, выходим! Сам знашь, время-то какое! Хоть, коли нужда будет, продам кому! Ну, чаго встал? Дите давай и платы неси!

Она вырвала мальчика из рук Архипа и ушла в дом. Архип, развернувшись, заторопился к саням, спотыкаясь в снегу. На лице его блуждала досадная улыбка. Ну, новгородцы, ну, право, жадный, алчный народ!

Выгнав дочерей из саней, порылся, вынул узел, размотал его, и на снег высыпались платки: цветные, узорчатые, льняные, шелковые, шерстяные, пуховые. Дочери завопили, готовые до последнего оборонять свои и мамкины одежи, но Архип, в сердцах крикнув на них благим матом, заставил девушек замолчать. Белянка же сидела в санях бледная, отрешенная, равнодушная ко всему, только слезы катились и замерзали на щеках.

Сгреб в руки все платки, понес. Те, что выпали по дороге, дочери тут же подобрали и припрятали.

– Вот, хозяйка! Принимай! – Архип уложил гору платков на скамью. – А ты уж от слова не отступи, пригляди за сыном!

– Сына твоего выхожу, не кручинься! – отвечала старуха, осматривая блестящими глазами платки. – Но ты уж осенью забери его! Не целый же год у нас ему жить!

Архип вышел, так и не попрощавшись с сыном. Стрельцы уже торопили, грозили плетьми. Шмыгнув носом, Архип запрыгнул в сани и погнал коня, не оглядываясь ни на опустевший дом, ни на жену и дочерей, притихших за спиной. Давя в себе рыдания, он лишь негромко вздыхал и всхлипывал, кусая варежку, дабы унять неимоверную боль.

Белянка, покачиваясь в санях, глядела, как мимо проплывают избы и клети, кресты