– Я правда очень люблю тебя, Роза, но Виктория Франко сейчас во мне нуждается больше, и между ней и тобой я выбираю ее.

Роза окаменела. Она не верила своим ушам. Кровь отхлынула от ее лица, и она почувствовала, как бешено колотится сердце. Она молча повернулась и вышла.

Три минуты ходьбы через двор, от соседкиного дома до своего, показались ей вечностью. Казалось, из всех окон на нее глядят во все глаза. Она поняла: все в Охель-Моше сделали свой выбор. Как и Тамар, все они выбрали сеньору Франко. Теперь Роза отверженная.

Отношения с Габриэлем с каждым днем становились все напряженнее, он с ней почти не разговаривал и уже неделю не прикасался к еде, которую жена ставила на стол.

Девочки вели себя тише, чем обычно. Рахелика и Бекки отказывались ходить в школу, и впервые в жизни Роза приняла решение, не посоветовавшись с Габриэлем, – оставила их дома. Большую часть времени они проводили у себя в комнате, почти не выходили оттуда и были на удивление молчаливы. Даже Луна ходила на цыпочках и не злила ее.

Однажды утром Роза, уже много дней не выходившая из дому, вышла во двор, села на скамеечку и, поставив на колени медный таз с рисом, стала его перебирать. Во дворе было очень тихо – видно, соседки старались не выходить во двор одновременно с ней. Но Роза твердо решила: хватит прятаться, словно она какая-то преступница. Даже если ее брат убил Матильду (а она все еще верила, что не убивал), это не ее вина. Она не позволит никому запереть ее в четырех стенах и наказывать ни за что.

Подошла Рахелика и уселась у ее ног.

– Мама, а что, если это правда, – спросила она, пристально глядя на мать, – и дядя Эфраим действительно убил Матильду?

– Замолчи! Не смей так говорить! Эфраим никого не убивал, его оклеветали! Давай не будем говорить об Эфраиме того, чего не видели своими глазами, он все-таки член нашей семьи!

– Но, мама, все говорят, что он убил ее, потому что она гуляла с англичанами.

– Ну и пусть говорят. С каких это пор нас интересует, что говорят?

– Говорят, что в «Лехи» убивают еврейских девушек, только если те доносили англичанам на евреев. Может, он убил ее за это?

У Розы будто второе дыхание открылось. Вот оно что! Если Эфраим убил Матильду, значит, у него была причина, это не просто потому, что она гуляла с англичанином, это потому, что она доносила на евреев! Картина прояснилась, все встало на свои места.

В несвойственном ей порыве чувств Роза обхватила голову Рахелики и стала покрывать ее поцелуями.

– Грасиас, грасиас, керида миа! – твердила она удивленной дочери, не привыкшей к ласкам матери: она никогда не видела, чтобы Роза целовала и обнимала отца, ее, сестер, вообще кого-либо. – Боже мой, теперь я понимаю: если Эфраим и впрямь убил Матильду, то не потому что он убийца, а потому что она доносила на евреев…

И когда Габриэль вечером вернулся домой, она сказала ему:

– Ты знаешь, когда «Лехи» убивают еврейских девушек? Только когда те доносят. Вот почему убили Матильду. Она доносила на евреев энгличанам. Вот почему ей обрили голову. Рахелика говорит, это Каинова печать.

Габриэль почувствовал, словно из него ушла вся кровь.

– Замолчи! – зарычал он и ударил кулаком по столу. – Твой брат-подлец своим чудовищным поступком рассорил нас со всем Охель-Моше, Суккат-Шалом и Махане-Иегуда! Я больше не могу работать на рынке, все относятся ко мне как к прокаженному; я шурин убийцы. И я, Габриэль Эрмоза, человек, которого уважали все, должен ходить опустив голову, прятаться от людей. Ты знаешь, сколько лет я знаком с семьей Франко? С того дня, как я родился! А теперь я не могу смотреть им в глаза. Ты знаешь, сколько людей было сегодня в лавке, Роза? Человек десять. Ты знаешь, что это значит? Это значит, что нас бойкотируют. А ты мне тут про Каинову печать! Каинова печать – это то, что твой брат, забулдыга и неудачник, сделал с моей семьей, вот это Каинова печать! И я больше не хочу слышать от тебя ни слова об Эфраиме при дочках! Я запрещаю тебе упоминать это имя! С сегодняшнего дня нет больше Эфраима. Хочешь поговорить о нем – иди к Западной стене, положи записку между камнями, говори со Всевышним, а в этом доме Эфраима не существует!

В отличие от Розы, Габриэль не сомневался, что Эфраим убил Матильду Франко. Сам он был человеком мирным, не принимал насилия и ни при каких обстоятельствах не стал бы оправдывать убийство – ни еврея, ни англичанина. И в тот день, когда родители Матильды, постоянные покупатели, пришли в лавку, встали против него и поставили на прилавок банку с изюмом и миндалем, Габриэль понял, что должен увезти свою семью из Охель-Моше.

– Ни меда вашего, ни жала вашего[81], – сказала сеньора Франко, ставя стеклянную банку на мраморный прилавок. – Мы не хотим у себя в доме ничего, что связано с вашей семьей, и тем более изюма и миндаля, которые Матильда купила у вас перед тем, как твой шурин, будь он проклят, убил ее.

Она повернулась и вместе с мужем демонстративно вышла из лавки, оставив Габриэля в смятении и с открытым ртом. На его счастье, в лавке в это время не было покупателей, Аврамино и Мацлиах ушли обедать, так что никто не видел его позора.

Габриэль почувствовал слабость и опустился на стул. Голова у него кружилась, сердце болело. Он напился воды из джары, стоящей под прилавком, и попытался как-то привести мысли в порядок и успокоиться. Что ж, самое время уже перейти на другой уровень жизни и переехать в современную квартиру в хорошем районе. Он почему-то ленился увозить семью из удобного и привычного места, ну а теперь пришла пора сделать что-нибудь. Они не могут оставаться в Охель-Моше, в такой враждебной атмосфере. Он перевезет семью в один из самых лучших районов Иерусалима, чтобы его дочери начали жизнь с чистого листа. Никто в новом доме, где они будут жить, не должен знать, что его шурин – убийца.

Спустя месяц Габриэль велел Розе паковать вещи.

– Мухаррам[82], переезжаем на другую квартиру.

Три дня подряд занимались сборами. Заранее нанятые грузчики погрузили мебель и ящики вместе с посудой и одеждой на телегу, запряженную двумя лошадьми, которая ожидала за воротами Охель-Моше, и семья Эрмоза переехала.

Теперь они жили в многоквартирном доме с лифтом на улице Кинг-Джордж.

Роза не находила себе места в новой просторной квартире, с балкона которой были видны улица, здание Еврейского агентства, монастырь Ратисбон и синагога Йешурун. Из комнаты девочек можно было увидеть городской сад, мусульманское кладбище в Мамиле, а за ним – стены Старого города.

У них было недостаточно мебели, чтобы обставить все комнаты. В Охель-Моше у них была комната Меркады, куда никто не входил с тех пор, как она уехала в Тель-Авив, комната девочек и третья комната, служившая гостиной, а по ночам – спальней для нее и Габриэля. В новом доме для них с Габриэлем была своя, отдельная комната, отдельная комната для девочек и гостиная, в которой сейчас не было мебели, потому что Габриэль решил, что незачем перевозить хлам из Охель-Моше в соседствующий с Рехавией район.