Проклиная себя на чем свет стоит за слабость и излишнюю чувствительность после допроса Кошелевой, Шешковский сам назначил себе епитимью и теперь с честью нес заслуженное наказание. Впрочем, так ли он был повинен? Государыня ведь дала понять, что когда экс-фрейлина доберется до своих, она должна быть беременна. А слово царицы – закон.

Зато Фредерика вела более чем целомудренный образ жизни. Согласно донесениям, цесаревна вставала в три утра, одевалась в мужское платье и в компании старого егеря, рыбака и охотничьей собаки отправлялась в утлом челне стрелять уток. О том, что эта реальная охота, а не прикрытый любовный роман, Шешковский знал доподлинно. Егерь был в летах и не мог заинтересовать юную и прекрасную Фредерику, что же до рыбака, на эту роль он устроил своего денщика Богдана. Любящий охоту Петр Федорович на такой подвиг, как ранний подъем, был не способен, кроме того, охотясь, он предпочитал окружать себя огромной свитой, весело отмечая каждый удачный выстрел и непременно завтракая у костра на свежем воздухе. В общем, венценосный лентяй добирался до берега никак не раньше пяти, когда супруги и след простыл, впрочем, последнее нисколько не огорчало его милость.

С охоты великая княгиня возвращалась около десяти-одиннадцати, сразу переодевалась к обеду, после чего спала, сколько хотела. Вечером в Ораниенбауме проходили музыкальные концерты, балы или весь двор отправлялся на конную прогулку.

С неделю все шло более-менее спокойно, но потом из Ораниенбаума прилетел весьма взволнованный Богдан, сообщив, что цесаревна отравлена. Сильный жар и головная боль, сопровождаемая рвотой. Кто мог дать ей отраву во время обеда на свежем воздухе? Вся свита могла. Все, так или иначе, крутились возле кухни, готовили или разогревали блюда на костре, помогали сервировать походные столы. А все почему? Крузе устроила праздник с музыкантами и катанием на лодках. Создала при малом дворе, можно сказать, семейную атмосферу. Даже великий князь со своими людьми участвовал в увеселении, во всяком случае, Петр Федорович и камергер Екатерины Тимофей Евреинов вдвоем притащили к столу целую корзину бутылочного пива, а разве это порядок? Приехавший обследовать предполагаемое место преступления Шешковский был невероятно зол. Мало того, что количество подозреваемых оказалось огромным, сама Екатерина Алексеевна только и знала, что выгораживать виновных, утверждая, что причина ее состояния – отнюдь не отрава, а исключительно ее необдуманные поступки. Ранние подъемы в любую погоду, ежедневные охота или рыбалка, в общем, превысила свои возможности. Рассмеявшись, она покаялась в соделанном, обещая исправиться. Неделя спокойного режима и строжайшей диеты.

Понимая, что переубедить любимую не удастся, Степан уже проторенной дорожкой отправился просить помощи у государыни.

– Что же, удалим и Крузе, – пожала пухлыми плечами Елизавета Петровна, – тем более, что мне докладывали, слишком много она себе позволяет в последнее время. Петр Федорович вообще в спальне супруги не бывает, а если и бывает, то в карты там с ней до рассвету дуется. А задрыга Крузе все знает и секрет держит.

Крузе уволили, едва двор добрался до столицы. Как объяснили Степану, формальной причиной увольнения послужил достаточно странный случай: статс-дама решила поучить великую княгиню кроить сорочки, чем они весело и занимались, пока идиллию не прервала Чоглокова, которая отправила Крузе к государыне и объявила немало удивленной резким тоном Екатерине, что с сего дня ее подруга уволена как не справившаяся со своими обязанностями, и на ее место заступает Прасковья Никитична Владиславова[96].

Крузе была неповинна в покушении на убийство, но зато благодаря ей Шешковскому вновь удалось взять след явно замешанного в этом деле графа Лестока. И, вот как бывает, в конце ноября плут сочетался браком с Марией Авророй фон Менгден[97], а в январе следующего года он уже со дня на день ждал ареста.

Собственно, разрабатывать Лестока начали еще при Ушакове, но собрать на него достаточно материала удалось только теперь, после допроса с пристрастием Феклы Шакловитой. Впрочем, Шешковский отнюдь не гордился своей очередной победой и не праздновал заключение Лестока в крепость. Достаточно и того, что государыня была в курсе, кто бросил последний решающий камень на чашу весов правосудия.

Следователями по делу бывшего лейб-медика были назначены Степан Апраксин и Александр Шувалов, как бы оставив Шешковского в стороне. На самом же деле он являлся главным участником заранее запланированного приснопамятным Ушаковым действа.

Это только с виду кажется, будто бы все камеры в Петропавловке одинаковые, знающие люди скажут, что это не так, и будут правы. Для Лестока выделили специальную камору, рядом с которой находилась другая, в которую добровольно заключил себя Шешковский. Ушаков ведь не просто так запрещал Степану общаться с господами из высшего света, выдвигая на эту работу своего пасынка Апраксина, и сколько бы трудолюбивый Шешковский ни просил позволить ему допросить того же Лестока, начальник оставался глух к его мольбам. И что же, теперь Степан мог прикинуться точно таким же узником, как и бывший лейб-медик. Между камерами была прокручена дырка в стене, такая крошечная, что через нее можно было разве что разговаривать, конечно, при желании, можно было прильнуть к дыре глазом, но много ли разглядишь в полутемных камерах?

Так что часть дня Шешковский продолжал заниматься своими непосредственными обязанностями, перечитывал отчеты и ждал, когда Лестока вернут в камеру после многочасового допроса. Иоганн Германн Лесток, или, как его чаще называли, Иван Иванович, был крепким и весьма выносливым человеком, а не кисейной барышней. Проведя с ним смену, экзекуторы только и могли, что в затылках чесать, предполагая, что железо сдастся быстрее, нежели распроклятый граф. Но когда за дело взялся Шешковский, для господ-следователей появилась надежда вывести его сиятельство на чистую воду.

Укутавшись в старый тулуп и поедая приготовленный заботливой Алионой ужин, Шешковский припадал ухом к заветной дырке в стене, слушая рассказы своего нового друга Ивана. Не всякий человек способен подолгу оставаться совсем один, Лесток никогда не был относим к угрюмым, нелюдимым молчунам, поэтому, когда бывший лейб-медик обнаружил дыру, он тут же попытался ею воспользоваться. Последнее было важно, так как одно дело, когда тебе что-то подсовывают, и совсем другое, когда ты делаешь открытие самостоятельно. Для того, чтобы Иван Иванович отыскал переговорную дырку, Шешковский придумал простой трюк: глубокой ночью, когда в камере бывшего лейб-медика стояла такая темнота, что хоть глаз выколи, в коридоре послышались шаги и крики. Зазвенели тяжелые ключи, щелкнул замок соседней камеры, недовольный, что его разбудили, Лесток протер глаза и тут же вскочил, пораженный открытием. В стене светилось крошечное отверстие, должно быть, забавы ради проверченное кем-то из бывших жильцов камеры.