Лесток надеялся, что когда произойдет скандал, все подозрения падут на Лопухину, но в виновность Натальи Федоровны почти никто не верил, зато сама Лопухина догадалась, кто сделал розу для цесаревны. Поэтому когда Лесток доложил, что осмотрел Шакловитую и нашел ее совершенно здоровой, Лопухина употребила все свои связи для того, чтобы Софью не приняли обратно на службу.

Для Лестока это был удар, Шакловитая отказывалась признаться где жемчуг, пока ее не вернут ко двору, Лесток же понятия не имел, где искать. Он уже решил тайно доставить Шакловитую ко двору, дабы та отдала ему покражу и получила обещанную награду, но тут произошло то, чего он никак не ожидал, – Шакловитая исчезла. Старая тетушка уверяла, что племянница получила высочайший приказ срочно выйти замуж и отбыла в имение супруга. На самом деле Шакловитую спасла юная фрейлина Мария Долгорукая, подруга Лопухиной, которая была в курсе всех дел Натальи Федоровны и, догадавшись о произошедшем, поняла, что Лестоку остается последнее – пытать Шакловитую о том, где припрятано сокровище. Впрочем, тот же план рано или поздно пришел бы в голову Лопухиной, у которой по милости незначительной вышивальщицы дела теперь шли из рук вон плохо. Елизавета выказывала Наталье Федоровне презрение, задевая и придираясь по мелочам, расследование, которое вел Ушаков, точно специально подбиралось все ближе и ближе к несчастной статс-даме, так что оставалось последнее – разобраться с испоганившей ее жизнь девкой, тем более, что всем известно, где она проживает.

Собрав все свои деньги и драгоценности, Мария Долгорукая договорилась с егерем своего отца, который согласился взять в жены Шакловитую и срочно увезти ее подальше от столицы. Все было сделано так быстро и тайно, что все, кто пытался выяснить хоть что-нибудь о дальнейшей судьбе вышивальщицы, решали, что это дело рук самой Елизаветы Петровны или кого-то из ее ближайшего окружения.

В ОБЩЕМ, ПРИЗНАНИЕ Лестока было переписано на чистый лист, и весьма довольный собой Шешковский отрапортовал Шувалову о закрытии дела «Похищение жемчуга».

РАЗОБРАВШИСЬ С «ЖЕМЧУЖНЫМ делом», старательный Шешковский не оставлял своего подопечного. Он-то появлялся на допросах в своем обычном виде, наблюдая за происходящим и прикидывая, с какого бока подойти к упрямому царедворцу, когда после они будут беседовать через переговорную дырку. Лесток привык доверять своему соседу, несмотря на просьбы Апраксина оставить дальнейшее расследование, дабы не рисковать здоровьем в холодной камере, мол, нехитрое дело определить к Лестоку менее ценного сотрудника, Шешковский отвечал неизменным отказом. В результате Степану пришлось «отсидеть» в тюрьме еще несколько месяцев. При этом Шешковского меньше всего интересовало, в чем конкретно будет обвинен человек, посягавший на жизнь Фредерики. Главное, чтобы господа судьи вынесли злодею нехилое наказание. А уж сошлют его за покушение на убийство или за измену короне… Не суть.

Шешковский уже хотел отпраздновать викторию, когда неожиданно ему на голову свалилась новая неприятность. Государыня потребовала освободить из крепости Чернышевых, которых, в связи с их заточением, Степан привык считать обезвреженными. Единственное, что он сумел сделать, – это добиться разрешения поместить их под так называемый домашний арест, в Зимний дворец Елизаветы, в котором в 1735 году и произошла злополучная история с жемчугом и шелковой розой.

И тут случилось то, чего больше всего боялся Шешковский и чего не допустил бы его учитель Ушаков. Воспользовавшись относительной свободой, Захар Чернышев велел охранявшим их солдатам купить ему с братьями вина, а потом этим же вином напоил охрану и ушел в город. После того, как Степан подпортил Чернышевым репутацию, их не могли вот так запросто снова принять на придворную службу, но, как выяснилось, этого и не требовалось. Добравшись до Летнего дворца, Захар начал неспешно прогуливаться туда-сюда, пока не был замечен из окон. Так что не прошло и часа, как к нему как ни в чем не бывало вышли Екатерина Алексеевна и Матрена Балк.

Доложив о том, что с ними произошло, и попросив посодействовать скорейшему возвращению ко двору, Захар распрощался с цесаревной и спокойно вернулся в Смольный.

– КАК ВЫ СМЕЛИ держать в тюрьме и пытать наших друзей?! – Екатерина Алексеевна ударила Шешковского по лицу с такой неожиданной для ее телосложения силой, что у того зазвенело в ушах. Точно так же когда-то лупил его покойный Ушаков, но тот был на две головы выше Степана и в молодости, говорят, с медведем боролся. – Я считала вас благородным человеком, – цесаревна отошла к окну, выбившаяся из прически черная прядь упала на ее раскрасневшееся от праведного гнева лицо.

«Бьет – значит любит», – шевельнулось в голове Шешковского, но он продолжал стоять перед великой княгиней по стойке смирно, готовый принять попреки и побои, арест или даже смерть. Впрочем, даже если бы Екатерина приказала арестовать сыскных дел мастера, государыня бы его немедленно освободила. Другое дело, если бы она кликнула слуг, чтобы те покуражились над ним, как он издевался над Андреем. А потом бесчувственного бросили бы в вонючую Мойку. Степан смотрел на свою даму, впервые понимая, что ради своих целей она не остановится ни перед чем. Тонкая волшебная Фредерика исчезла, уступив место решительной и непредсказуемой Екатерине, и если бы нежная Фреде – рика простила Степану его вину, Екатерина мстила за своих друзей.

Впрочем, так ли страшна смерть? Куда хуже было бы потерять милость прекрасной дамы, утратить самою возможность видеть женщину, которую он любил, лишиться права защищать ее, оберегая от зла.

Подперев спиною дверь, со сложенными на груди руками, кариатидой застыла верная Матрена, светлые волосы убраны в аккуратную прическу, справа заколка в виде веточки жасмина, любимый цветок великой княгини, зеленое платье с теми же цветами. Немая, бесчувственная статуя, будет Степан кровью истекать, бровью не поведет. Подыхай, пропадай.

Впрочем, кто сказал, что Екатерина замыслила расправиться с ним? Она ведь не дура, понимает, во дворце повсюду глаза и уши, куда они денут труп? Как объяснят, отчего следователь, зайдя в покои цесаревны, не вышел оттуда?

– Вышеупомянутые господа были арестованы по приказу государыни, – промолвил Шешковский, последние слова он произнес так тихо, что Екатерине пришлось подойти к молодому человеку чуть ли не вплотную. – Я выполнял приказ, Екатерина Алексеевна, что я должен был делать?

– Вы много раз говорили мне о том, что, – Фредерика покраснела до корней волос, отчего сделалась почти прежней, – что вы любите меня, – произнесла одними губами цесаревна, опасливо косясь в сторону застывшей на своем посту Балк.

– Я люблю вас больше жизни, больше Бога.

– Тогда почему вы пытали Андрея? К чему эта жестокость? Я бы рассказала вам обо всем как на духу. За мной постоянно наблюдают, я не остаюсь наедине с собой даже ночью. Я не могла бы завести любовника, даже если бы этого хотела.