— Всё ещё считаешь, что я слишком много беру за работу? — Алиша подобрала свой мешок, морщась от боли, зашагала к выходу. — Их было трое. Брат Патрика — третий?

— Да, это он убежал… Трусливая скотина. — Лавинья поднялась, пошатываясь, поплелась за Алишей.

— Сцинка… ты не представляешь… я…

— Проблем с ним не будет?

— Не знаю, правда… Без брата он… так, ничто.

— Что так говоришь, ранена? — опять же буднично поинтересовалась Сцинка.

— Ерунда, я привыкла, — Лавинья попыталась вытереть разбитое лицо. — Это заживёт. Не впервой.

Как вдруг она замерла. С улицы раздался крик. Кричал ребёнок. “Ещё не легче” — подумалось Алише, а Лавинья завизжала.

— Сцинка, там мой сын.

На выходе, у дверей трактира, ждал тот, сбежавший, брат Патрика. Он держал рядом мальчишку. На привязи. Петля на шее, другой конец бечёвки намотан на руку.

“За что мне это всё?” — Алиша, морщась, вышагнула на свет и развернулась в сторону дороги. Это её не касается. Здоровяк не будет нападать, он ждёт Лавинью. А там пусть сами договариваются. Она сделала то, за что ей заплатили. И сделала лишнего. Но тут пришлось — защищала свою жизнь. Как ни крути, Закон она не нарушила. А сейчас надо быстрее уйти.

Выскочившая на порог Лавинья прокричала ей в спину.

— Всё, что хочешь: жизнь моя, преданность до гроба. Век буду служить, не пискну. Спаси Марка.

— Кому нужна твоя жизнь, шлюха? — брат Патрика говорил ещё что-то, Алиша не расслышала. Она уже шла по дороге к городской стене.

— Не тронь Марка! — услышала она визг Лавиньи, перемежающийся детскими воплями. Оглянулась. Лавинья валялась в пыли, вцепившись в стягивающуюся на шее мальчишки петлю. Она так и верещала своё “не трожь”, мальчишка, лет трёх-четырёх, не больше, уже не плакал. Брат Патрика пинал шлюху ногами.

“Чтоб тебя зажарили и съели черти” — подумала Алиша, сама не зная, про себя, или про верещащую шлюху. Прикинула расстояние — отошла уже далеко. Пришлось вернуться. На ходу достала револьвер. Выстрелила. Попала, конечно же, сразу. Хватило бы и первого выстрела. Но Алише захотелось свалить брательника Патрика на землю. Так что добавила ещё.

Подошла, пнула труп, перекатив лицом вверх. Осмотрела свою работу. Осталась довольна. Наклонилась, помогла Лавинье, которая делала только хуже, затягивая верёвку, снять с шеи ребенка удавку. Спросила:

— Живой?

Мальчишка не ответил, захрипел и закашлялся. Но нормальный цвет лица постепенно вернулся. Жить будет. А если после этого поменьше будет горланить, так его матери же и лучше.

Алиша поднялась, оставив Лавинью обнимать сына, собралась было уйти. В голове крутилось — нарушила Закон или нет? Нарушила. Убила сама, теперь это убийство на её совести. Если Патрик и брат его, имени которого Алиша так и не узнала — добропорядочные граждане, то за первое убийство будет нести наказание шлюха, а вот за второе спросят с Алиши.

— Твоя я раба до гроба, Сцинка. Такая моя плата! — Лавинья на коленях подползла к ней, схватила за ногу, ткнулась лбом в окровавленную штанину.

— Да отцепись ты, шлюха, — Сцинка её отпихнула.

— Что же, деньги ты от меня взяла, а мою вечную преданность не принимаешь? — Лавинья, всё ещё стоя на коленях, опять начала огрызаться. — Хочешь или нет, а за жизнь сына я тебе должна. Век буду служить, за то что сына моего спасла и убила Прискуса.

Вот и имя нашлось. Значит, Патрик и Прискус. Ещё в коридоре двое, менее трусливые, чем братья. Но за них с неё не спросят. Алиша почувствовала лазейку.

— Считай, что я передумала, и в качестве платы за второго решила принять от тебя чистый угол и тёплый ужин. Сдержи обещание. Угол мне понадобится, когда вернусь, — и Сцинка ушла. В спину ей ещё долго летели какие-то вопли благодарности и клятвы. Лавинья сдержала слово. Чуть ли не ждала Сцинку у городской стены. А когда не дождалась — разузнала, где она, переманила к себе. От городских властей хитрая шлюха откупилась. Как и чем? Сцинку не волновало. Ужин у шлюхи был скудным, хоть та и обещала греть еду чуть ли не своим телом, чтобы сдержать обещание, комната — грязной. Мыться в шлюшачьем гадюшнике Сцинка тогда побрезговала, хотя и когда Лавинья обосновалась в более приличном доме, Сцинка не рада была, что на тот раз согласилась.

Так они познакомились, а подругами стали много позже.

— Ты что, спишь, подруга?

Сцинка открыла глаза. Лавинья нависла над ней, рассматривая.

— А это что у тебя? Поцарапал кто?

— Отстань, — Сцинка оттолкнула Мадам, но сама не двинулась с места. Принесли ужин.

— Ты для убийцы как-то слишком беззаботно спишь, — Лавиния схватила с её тарелки кусок курицы и кинула в рот.

— Если бы меня пришли убивать, я бы поняла. А топот твоих девок я и через сон хорошо различаю, — Алиша пододвинула тарелку поближе к себе и принялась есть, ударив по руке Лавинью, потянувшуюся ещё за одним куском.

— Ты, Алиша, совсем как животное. Вилка же есть, — проконючила Лавинья, делая вид, что обижается.

— А сама? — Алиша отправила в рот очередной кусок мяса.

— Так откуда царапины? Неужто тебя какая женщина так исполосовала?

— Какая ещё женщина? Это тебе надо бояться, что обиженные жены придут твои лохмы выдирать.

— Я, может, и грешу с их муженьками (а правильнее — они со мной) но на тот свет их не отправляю.

— Ну… — Алиша поковыряла в зубах, — кого-то я делаю вполне состоятельными вдовами. Удивлена, что не приходят ко мне с благодарностями.

— Так ты сама себя? — предположила Лавиния, устав от пикировки. — Или это какая-то хворь пустынная?

— Про Смотрителя лучше расскажи, — в свою очередь переменила тему Алиша. — С чего это ты в особняк перебралась.

— Приглянулась, — подбоченилась подруга.

— Со всем своим шлюшачьим выводком?

— Ты, Алиша, злая. Поэтому у тебя мужчины нет.

— У тебя есть?

— Может, и есть, — Лавиния довольно ухмыльнулась. Наверняка не про Смотрителя подумала.

— Твоё дело, значит, городовому нашему приглянулось?

— Может, дело, может, тело… — Лавиния уселась во второе кресло, придвинула столик, устроила на нем ноги. — И мне спокойнее, и защита, и в деньгах не потеряла.

— Место поприличнее. Джентльмены косяками пошли?

— Какое косяками? Поменьше, чем раньше было. Ты, что ли, всех мужчин перебила?

Алиша промолчала. Лавиния продолжила.

— Лучше бы на их жён переключилась. Тогда б, может, клиент побойчее пошёл.

— Жён никто не заказывает. Не мешают они никому, — Алиша посмотрела на подругу. — Да кому я объясняю.