Лучше не поддаваться эмоциям, побольше узнать о мире и о новой себе. А потом начинать все сначала.

И денег накопить. Без них новая жизнь обречена на провал. Вряд ли здесь можно оформить пособие по безработице или, на худой конец, по попаданству.

Солнечный луч пробился через зелень листвы и подсветил еще одно имя на желтой бумаге. Рябчик. Интересно, кто это такой достался Игнату?

Понятно, что эта часть наследства не моя, но мне хотелось быть готовой к любым и особенно к неприятным сюрпризам.

Я еще немного постояла, прислонившись к прохладной коре яблони, потом скрутила свиток в трубочку и перевязала его бечевкой. Засунула поглубже в карман и, собирая волю в кулак — даже смотреть на бородача у меня не было никаких сил, — закрыла глаза.

С каких пор я стала такая пугливая? Ведь последние три года своей юности я провела в интернате для сирот. Там быстро из домашней девочки-ромашки превратилась в колючую, способную постоять за себя акацию.

Тогда почему от одной мысли, что мне придется жить в одном доме с Игнатом, скулы сводит? Он ведь мне не чужой: дядя, выходит. А Купава, значит, моя мать? Кстати, где она? Она сможет почуять подмену и догадаться, что ее дочери больше нет?

— Рябчик, Рябчик, Рябчик, — голос, нарушивший тишину, заставил открыть глаза и сосредоточиться на легком топоте и глухом хлопанье.

Через минуту победное «кукареку» пронзило пространство. И только навалившаяся в этот момент смертельная усталость спасла меня от приступа смеха.

Глава 3

Сохраняя бесстрастное выражение лица, я вышла из своего укрытия, и сразу мой взгляд приклеился к огненно-рыжему петуху, упитанному сверх меры. Он шустро собирал румяные крошки под ногами Игната и задорным «ко-ко-ко» подзывал курочек из своего гарема. Его ярко-красная шишка кренилась на бок и тряслась в такт движению клюва, а длинные, отливающие зеленым перья хвоста трепетали на ветру.

Мне сразу вспомнился наш с дедом белый безымянный петушок, который точно так же призывал своих курочек на вкуснятину. Только, в отличие от Рябчика, сам он к лакомству не притрагивался — все до последней крошки раздавал своим любимкам. И сколько его бабушка ни пыталась откормить, ничего у нее не получалось.

— Ты? А ну… — новообретенный дядюшка вытаращился на меня, словно увидел привидение. — Проваливай.

— Надоело. Смени пластинку.

От усталости хотелось свалиться прямо на траву и уснуть. Только нельзя мне сейчас спать. Я вдохнула кисловатый дым и чуть поморщилась. Как бы Игнат последний наш с ним дом не спалил, пока я буду отсыпаться после всех потрясений. Поэтому перво-наперво мы с ним поговорим.

Интуиция подсказывала, что как я себя сейчас поставлю, так моя жизнь в этом доме и пойдет. Поэтому я решила время на светские реверансы не тратить и извлекла на свет детдомовские замашки. Неприятно, но неуправляемый выпивоха — вполне повод прибегнуть к тяжелой артиллерии.

— Чего сменить? — собеседник замер на месте, и только сведенные к переносице брови выдавали его обескураженность.

— Заладил одно и то же, говорю. Хватит. Никуда я не уйду. Этот дом мой и лавка моя. — Я вытащила из кармана изрядно помятый свиток и потрясла им в руке. — Ты это прекрасно знаешь. Если не нравится, сам проваливай.

— Ах ты крохоборка поганая! — взвыл оборванец на пол-улицы, и я опять засомневалась в его возрасте. Пусть голос хриплый и надрывный, но стариковским он не казался. — Всего тебе мало!

— Угу, крохоборка, — с мрачной миной подтвердила я и засунула руки в карманы. — Дальше что?

— Изгоню твою душонку, вот увидишь, изгоню!

Позабыв о Рябчике, все еще суетившемся теперь уже с тремя рыжими курочками у его ног, бородач сделал несколько шагов в мою сторону.

— Изгоняй сколько влезет, но… — Прокуренное дыхание, смешанное с запахом давно не чищенных зубов и пропотевшей одежды, заставило меня поморщиться, и произнесла я не то, что собиралась. — Жить отныне будешь по моим правилам, понял?

— У-у-у, девка бесовская свалилась на мою голову, — снова взвыл оборванец. — Чем я Светлому Хранителю Леса не угодил? Чем прогневил его?

— Кому не угодил?

— Ничего святого в тебе не осталось, приблудная, — с выражением безграничной досады махнул он рукой. — Светлый Хранитель нас покинул не навсегда, слышишь? Когда Лес оживет, он вернется и тогда — берегись!

— Непременно. А пока твой Хранитель тебя не слышит, будешь делать то, что я скажу.

Недоброе выражение осунувшегося лица не убедило, что понял меня Игнат правильно. Для надежности надо чем-то его запугать — ведь выпивохи признают только силу — тогда, возможно, мы поладим.

— Не будешь слушаться, темные силы призову. Они оплетут тебя по рукам и ногам черными студенистыми щупальцами и утащат к себе.

Произнесла я тихо и успела подумать, что теперь он точно примет меня за сумасшедшую. Ну и ладно. Лишь бы подчинился.

— Мало тебе, окаянная, всех несчастий, которые свалились на наш род? Пощади… — пронзительно взвыл мой дядюшка и поднял обе руки со сжатыми кулаками над головой.

Его слипшиеся космы выскользнули из-под воротника рубахи и змеиными хвостами скользнули на плечи. Борода тоже выпрямилась и оказалась еще длиннее, чем я думала: некоторые ее клочья доставали до живота. Сам же родственничек, казалось, вот-вот рухнет на колени.

Испугался пустой угрозы? Ну ничего себе! Мои брови взлетели вверх. И, с трудом сохраняя невозмутимость, я озвучила первое требование.

— Будет тебе пощада на сегодня. Но только если ты сменишь одежду и сходишь в баню.

— У-у-у, горе мне, горе, — опустил руки и вцепился в свисающую паклями бороду оборванец. — Где мне, по-твоему, одежду взять?

— В шкафу?

— Святой Хранитель Леса, — опять завывание родственничка всколыхнуло пространство. — Чем я тебя прогневил?

— То есть другой одежды нет?

В ответ