из лежащих на снегу ранен. Помочь порой удается лишь к вечеру, когда стемнеет. Днем на волокушах, невзирая на огонь, санитары вытаскивают пострадавших. Порой только к исходу дня удается доставить горячий чай в термосах, в котелках — комбинацию из обеда и ужина.

Мы теряли людей и топтались на месте. Это, очевидно, дошло и до командования. Дивизию выводят в резерв. Короткая передышка. Затем приказ на марш. Но об этом немного позже.

Когда в ноябре — первой половине декабря дивизия держала оборону, я понемногу приобрел опыт. Полезным оказалось краткое пребывание в стрелковом полку — “пехоту” увидел изнутри. Хорошими наставниками оказались офицеры, помогавшие освоить на практике то, что представлял ранее по-школярски.

Войти в коллектив помогли офицеры, рядовые и сержанты дивизиона и не только они. С картой и приборами, освоился довольно быстро. Но обычные премудрости фронтовой жизни и быта также надо было осваивать.

Сохранились письма, которые я, прибыв в дивизию, посылал маме, родным.

Приведу несколько выдержек.

“Дорогая мама. Поздравляю тебя с днем твоего пятидесятилетия! Не смущайся годами, ты еще проживешь много. Седина украшает человека, создает ему почет и уважение.” В другом письме: «Зима у нас никак не может установиться. Мне выдали ватные брюки, меховые перчатки, полушубок, который я сейчас не ношу: он очень белый, и потому сильно пачкается. На шинели грязь менее заметна. Я и привык к ней больше».

«Мы, конечно, не остаемся на одном месте. Бывает, что стоим в обороне, затем наступаем, опять становимся на оборону. Заниматься мне приходится самыми разнообразными делами в зависимости от обстановки. Производить разведку дороги, наблюдать за противником, засекать цели, привязывать огневые и т. д. Часто приходится работать ночью».

Выпускники Смоленского училища

С ребятами из Смоленского училища виделись не часто. Намного позже узнал, кто из них попал в наш полк. Даже с Володей Дорофеевым, который служил со мной в одном дивизионе. Я — в штабе дивизиона, на НП командира дивизиона, а он обычно на ПНП (передовом наблюдательном пункте) 7-й батареи.

Подружился же с военфельдшером лейтенантом медслужбы Володей Блызкиным. Об этом писал домой: “У меня есть товарищ. По специальности — доктор (военфельдшер). Он во многом напоминает мне школьного друга Гошку Зарницына. Такой же маленький, спокойный, курносый.”

Военное училище, располагавшееся в годы войны в Ирбите, вспоминали нередко. Оно находилось в центре города, а наша 10-я батарея на окраине. Каждый день мы ходили строем по улицам города, направляясь в столовую или специальные классы. Небольшой артпарк располагался рядом с нашей батареей.

Выпуск намечался еще в августе. Но когда срок обучения удлинили, кое-кто из курсантов предположил, что время острой нужды в артиллерийских офицерах миновало. Могут и еще продержать в училище полгода, может быть, год. А там и конец войны близок. Можем и не поспеть попасть на фронт в боевые части, Останемся в кадрах в качестве первого послевоенного выпуска.

Но подобные разговоры были из области гаданий. В конце октября держим выпускные экзамены. И ожидаем приказа о выпуске, присвоении званий. Одних посылали убирать картошку, другие находились в нарядах. Я с товарищем был в полевом карауле на полигоне; о чем писал домой: “Спал в лесу у костра. Едим тушеную капусту, репу, турнепс, печеную картошку. Листья в лесу опали, деревья стоят голые. Дождей пока нет. Сильные ветры. Ночью заморозки, замерзают лужи”.

Узнаю, что до выпуска и присвоения офицерских званий пройдет недели две, не меньше. По совету мамы решаю использовать это «временное окно» для сдачи экстерном за среднюю школу. Обращаюсь с рапортом к командиру учебной батареи и пишу заявление директору 2-й средней школы В. Любимову. Товарищи по училищу слегка иронизируют, а я спешно перелистываю учебники и сдаю экзамены вначале по математике (алгебре, тригонометрии), которую знал неплохо, а на самый конец отладываю химию. В итоге у меня произошел двойной выпуск — за школу и военное училище.

Бумага с проектом приказа двигалась по дорогам и военным канцеляриям, а тем временем самые расторопные заботились о пошивке хромовых сапог (нам-то выдать должны кирзу), обзаводились командирским ремнями, выменивали артиллерийские круги и угольники — готовить данные для стрельбы. Особый интерес представляли алюминиевые котелки. Дорога, очевидно, неблизкая. Котелок, складная ложка с вилкой — в самый раз, чтобы расправиться с сухим пайком по науке.

Наконец, курсантскую батарею построили, объявили приказ, поздравили. Нас переодели нас во все новое, офицерское в течение одной ночи. Все необходимое было получено заранее с училищного склада, сложено в батарейной каптерке. Мы сбрасывали с плеч курсантское и получали офицерские комплекты.

Первое время после прибытия в часть с выпускниками военного училища мы практически не встречались. И даже не сразу узнали, кто куда попал. Только спустя месяца два-три, когда дивизия встала в довольно длительную оборону, такая возможность появилась. Но наши контакты носили случайный характер.

Марш Курино — Заречье

Маршрут пролегал по большой дуге, огибавшей Витебск с севера. Стодвадцатикилометровый марш совершен в два этапа. После марша полки вплоть до конца января находились на отдыхе. (Единственный отдых за весь путь дивизии с декабря сорок первого до весны сорок пятого).

Вспоминаю, каким нелегким оказался марш. Саперы навели понтонный мост, по которому пересекали Двину. Начиналась метель, заносы. Дорога то необычайно скользкая, то вся в сугробах. Путь покрывался ледяной коркой. Кони скользили по ледяному насту. Четверки, шестерки битюгов с трудом тащили орудия.

На подъемах, взгорках расчеты хватались за постромки, упирались в орудийные щиты, колеса, пытались помочь измученным коням. Кое-где приходилось перепрягать коней и поочередно вытягивать гаубицы и пушки из снежных сугробов.

Люди двигались, порой не чувствуя мороза, засыпая на ходу. Сон охватывал измученных бесконечным маршем, затуманивал сознание, люди спотыкались, падали. Кое-кто пытался прицепиться к повозке, лафету, немного расслабиться, подремать, не останавливаясь. Присесть на станину гаубицы опасно: неожиданно смежишь глаза и того гляди окажешься под колесами.

Во время коротких привалов сворачивали с основной дороги, а затем с трудом выбирались на основную магистраль. Графики марша срывались. Батарейные кухни отставали, расчеты, ездовые, управленцы жевали сухари, оставались без горячей пищи.

На одном из маршрутов к выбиравшейся из сугробов батарее приблизился верхом заместитель комполка майор Шкадченко. Криком и руганью пытался подбодрить отставших. В ладно сидящем, отороченном мехом тулупе, с парабеллумом на боку он то угрожал, то требовал как можно быстрее освобождать основной путь, по которому должны продолжить движение другие части.

Марши, марши. Сколько их было, бесконечных, холодных, изнуряющих. Дневных, чаще