противник вел минометный огонь. Местность болотистая. Ночью слегка подмораживало, днем оттепель. На ночь люди надевали валенки; днем — валенки за спину, на ноги — ботинки.

Наступление захлебнулось и надо было что-то предпринимать. Однако впечатление такое, что командование плохо представляло обстановку, тянуло с принятием решения. На нашей стороне численное преимущество. Но не хватало боеприпасов, затруднен подвоз, практически не был разведан передний край.

Фронт наступления менялся. Противник отводил свои части на новые рубежи. Но решительного перелома достигнуть не удалось, хотя силы противостоящей стороны были на исходе. По железной дороге курсировал немецкий бронепоезд, при поддержке которого противник удерживал железнодорожную ветку.

“Обстановка в районе Витебска оставалась очень тяжелой”. “Русские все время подбрасывали новые силы. Второе сражение за Витебск, начавшееся 3 февраля 1944 года, было кровопролитным”, - свидетельствует командир противостоящей нам немецкой дивизии Х. Тумм. Командиры двух его полков были сняты со своих постов.

Мне представляется, что военные историки не проявили должного интереса к зимнему наступлению западнее Витебска. А оно во многом поучительно. Полезно было разобраться в причинах наших неудач; выяснить, чем были вызваны тяжелые потери.

Частые переброски войск, перенацеливание ударов, невиданно высокая плотность боевых порядков, слабая разведка создавали впечатление, что наше командование не имело четкого, продуманного плана операции.

“Не спешите окапываться…”

В начале февраля штаб и управление нашего дивизиона располагались в лесу восточнее Волково. Солдаты начали рыть неглубокие ровики. Неожиданно их остановил командир дивизиона:

— Не спешите окапываться. Пусть люди отдохнут.

— А противник?

— Завтра пойдем вперед. Дивизия во втором эшелоне. После нашей артподготовки немцы побегут.

Оптимизм майора Мишина не оправдался. Не знаю, сам ли он был убежден в превосходстве пресловутого артиллерийского наступления, или его сориентировало начальство. Но ни артиллерийского, ни просто наступления не получилось. Противник упорно сопротивлялся. Опираясь на железную дорогу, он успевал подбрасывать подкрепления, вовремя “затыкать” дыры.

В болотистом лесу наши солдаты оборудовали неглубокие урытия. Кое-кто расположился отдыхать прямо на земле. Последнюю перед днем “Ч” ночь я провел сравнительно комфортно, расположившись на хвойном лапнике, уложенном поверх угасшего кострища.

Поднялись необычайно рано. С ночи слегка подморозило. Над землей поднимался сизый промозглый туман. Солдаты, прибывшие с вечера с пополнения, кучковались ближе к огню. Вновь прибывших еще не успели занести в книги учета, распределить и развести по подразделениям.

Сидим кружком у костра. Командир отделения передает котелок с гороховым супом. Только что приняты сто наркомовских грамм. Начинаю старательно шуровать ложкой. В котелке надеюсь обнаружить кусок отварного мяса, своего рода закуску после стопаря водки.

Но мяса в котелке нет. Хочу выяснить у повара, в чем дело. Мой командир отделения пытается меня остановить:

— Сейчас выясню. Повар просто забыл положить. С поваром хочу разобраться сам:

— Сейчас поговорю с ним.

Отхожу от костра, делаю несколько шагов. И вдруг позади разрыв. Над головами людей, сидящих вокруг костра, рвется немецкая мина. Осколки падали веером, поражая всех, кто разместился под елью около кострища.

Падаю в снег. Котелок с супом отбрасываю в сторону.

Поднимаюсь. Солдат, севший на мое место и накинувший на плечи полушубок, поражен насмерть. Тяжело ранен командир отделения. Ранены осколками мины еще несколько человек. Упал и не поднимается младший сержант Недошивин, писарь штаба дивизиона.

К раненым спешит военфельдшер Володя Блызкин.

Бросаюсь к командиру отделения. Осторожно снимаем шинель, поднимаем рубаху. Осколочное ранение в легкие. Перевязываем вдвоем. Сержант тяжело дышит. Пытаюсь подбодрить. В ответ печальный вздох:

— Сильно меня задело. Холодеют руки.

Укол. Переносим раненого в сани. Пытаемся чем-то согреть. Торопим ездовых. Доходит очередь до тех, кто ранен сравнительно легко. У меня кончаются бинты.

Кричу Володе:

— Кидай бинты!

Ловлю. Срываю обертку. Что за черт? Сквозь пальцы на снег сыпется махорка.

— Ты что швырнул? Это же махра.

— Подожди секунду, бинты есть. Держи бинты и тампоны.

Подбегает сестра; совсем молоденькая. Перевязываем раненого в пах. Осторожно стягиваем ватные брюки, кальсоны. Останавливаем кровь. Накладываем тампоны. Приподнимаем раненого, чтобы наложить бинты. И тут лицо моей помощницы заливает краска: она увидела то, что обычно скрыто от женского взора, и неожиданно отпрянула в сторону.

— Да ты что в самом деле? Забудь о том, что перевязываешь мужчину. Ты же медик, врач, медсестра! Поддержу раненого, а ты продолжай бинтовать. Ты же сделаешь это лучше меня.

Отправляем раненых в санбат. Подходим с Блызкиным к Недошивину. Его уже осматривал военфельдшер соседнего дивизиона Петр Баранов. Пульса нет, сердце не прослушивается. Но почему? Он стоял у штабной повозки в стороне от разрыва мины. На теле не видно следов от ранений. Только легкая царапина на руке — очевидно, когда падал, зацепился за гвоздь, торчавший на краю повозки. Мина рванула перед глазами Недошивина. Неужели погиб от разрыва сердца?

Подсчитываем потери. Люди удручены. Хороним погибших. Машталлер готовит донесение в штаб полка. У меня из головы не выходит сказанное накануне комдивом Мишиным — “Не спешите окапываться. Пусть люди отдыхают”.

Какие-то, пусть неглубокие ровики мы вырыли. Они мало помогали. На дне хлюпала вода. Разместились кучно. Тесно стояли повозки с имуществом штаба дивизиона, ящики с документами, круглые коробы с запасом топокарт, катушки кабеля, приборы, телефонные аппараты, коммутатор, вещмешки с личным имуществом, противогазы, железные печи, трофейные палатки, одеяла. Коней распрягли, увели в укрытие. А люди пассивно ждали команды — вот-вот пойдем вперед, а там — вместе с пехотой — будем сменять наступающие части.

Но продвижения практически не ощущалось. Противник пятился, а не отступал. Наши войска, буквально напичканные в лесу, несли бесполезные потери. А у меня в памяти на всю жизнь сохранилось не к месту сказанное комдивом Мишиным: «Не спешите окапывать

Дуэль, но только словесная

В самом дивизионе порой нервная обстановка. Телефонисты не успевают разматывать и сматывать связь. Кабеля не хватает. Ночью кто-то утащил несколько бухт с красным, трофейным проводом. Пропал чемодан с барахлом замполита. Если не будут найдены замполитовские сапоги, ординарца грозят отправить в пехоту. Майор Мишин уединился в землянке, а его чрезмерное пристрастие к спиртному, барские замашки вызывают у офицеров явное неудовольствие.

Ефим Раухваргер передал заботу о связи вновь прибывшему старшему лейтенанту Самохвалову. Сам он месяц назад принял функции начальника разведки у Савелова, но не может найти общего языка с командиром дивизиона.

Раухваргер давно в дивизионе. Несмотря на молодость — ему нет двадцати — он, пожалуй, один из наиболее опытных офицеров. Быстро ориентируется в обстановке. Инициативен. Способен найти выход из самой сложной ситуации. Когда дивизия стояла в районе Велижа (передний край проходил по улицам