Фьордик протянул к ней свой собственный хвост, — видишь кольца? Вот от одного до другого и будет мерный хвост.

Ляла прикинула — от кольца до кольца сантиметров сорок. Значит двенадцать тыщ хвостов будет… километров пять. Не так уже и далеко осталось до этого города Хнаханаха. Там, как утверждал пьёс, она сможет обратиться к хнакам, правителям, с просьбой вернуть ее домой. Ведь всем известно, что разрыв стены мироздания очень опасная вещь. Поэтому хнакам выгодно как можно быстрее вернуть ее обратно. А то кто его знает, что может произойти.

Ляла и Фьордик шли практически целый день. Пьёс, как только оказался в Наисподней тут же преобразился из обычного здоровенного пса черно-белой масти, в нечто человекообразное.

— Иначе, загребут, — сказал он Ляле, — на четырех здесь опасно ходить.

— А как ты вернешься к себе?

— В Хнаханахе есть мои родичи, они поможут. Так что нам с тобой одна дорога. В город.

И вот к вечеру они, наконец, добрались до этого самого города. Он был огромен. Дома, хижины, лачуги, дворцы, особняки, землянки все смешалось. Улиц как таковых не было. Было нечто перекрученное, часто тупиковое, часто закольцованное. Тысячи тысяч существ шло, бежало, прыгало, ехало, скакало, ползло, переминалось, при этом ворчало, кричало, пищало, кряхтело, пыхтело, говорило и хрюкало. Такого шума Ляла никогда еще не слышала. Фьордик схватил ее за руку и потащил за собой.

— Держись, а то затеряешься, пропадешь.

Чем дальше они продвигались, тем меньше становилось народу. Появились улицы мощеные камнем. Дома стали более-менее похожи на дома, а не на сборище поделок абстракционистов.

— Ты куда меня ведешь? — спросила Ляла.

— К другу. Переночуешь у него. А поутру я отведу тебя к хнакам.

— А с тобой нельзя переночевать?

— Ты что, я же пьёс. А мой друг человек. Ты не боись, он тебя не забидит.

— Надеюсь.

Они подошли к небольшому аккуратному домику, когда уже совсем стемнело, и город опустел, затих и погрузился в полумрак.

Фьордик толкнул дверь и та открылась.

— Здесь что двери не запирают? — удивилась Ляла.

— Запирают, но я был его личным пьёсом, пока хвост не отрастил до мерной длины, поэтому для меня в этом доме дверь всегда открыта.

— Ясно, — сказала Ляла, хотя ей не совсем все было ясно.

— Пак! — позвал Фьордик. — Ты дома?!

Никто не отвечал.

— Наверное, на охоте задержался. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

— А как же хозяин дома? Он придет, а я здесь?

— Я ему оставлю метку. Все будет хорошо. Вот, — он толкнул одну из трех дверей, — заходи. Устраивайся.

— А ты?

— Я же сказал, я Паку метку оставлю, он все поймет, заходи.

Ляла переступила порог небольшой, но довольно уютной комнатки.

— Я утром за тобой приду, — сказал Фьордик и закрыл за ней дверь.

ГЛАВА 9.

Окки-Екки чинно приблизился к главному, самому главному входу в дом Юргена. Гипсовая голова над дверью открыла глаза, скривила рот и сказала, как плюнула:

— А…. Это ты, псинка.

— Я Пьёс, башка тупорылая! Хозяин дома?

Голова попыталась пожать плечами, но вспомнила, что у нее их нет.

— Не знаю, через мою Дверь он не выходил. А ты че на четырех, если ты пьёс?

— Тебе не до пятки? А, ну да, у тебя же ее нет. Да у тебя кроме шарика с дырками вообще ничего нет. Ха-ха-ха.

— Смотри не обделайся от смеха. Может у меня только шарик и есть, зато мозгов в нем точно больше, чем в твоей пёсьей меховушке.

— Ага, загипсованные мозги в гипсовой башке.

— Моя башка, это башка великого человеческого философа и мыслителя!

— Конечно, конечно, — оскалился Окки-Екки, — как я мог забыть. Лады, дверь отворяй.

Голова задрала подбородок и поджала губы.

— Не пырься. Я не хотел тебя забидеть. Открой, у меня важнецкое дело. От самого КВУ.

— Ну, хорошо. Раз от самого КВУ.

Двустворчатая дверь медленно открылась.

— Спасибо, друг! — воскликнул пьёс, скользнув внутрь.

— Поболтаешь со мной потом?! — крикнула ему голова вдогонку.

— Обязательно!

Окки-Екки шел по дому и недоуменно мотал головой.

— Тут что, ураган был?

Всюду валялась развороченная мебель, двери были сорваны с петель, куски штукатурки, обрывки обоев, разбитая посуда. В большом зале курились мокрые пятна, валялось множество воньючек, был поцарапан пол, стены, потолок, торчали колья.

— Да тут война была, — присвистнул пьёс, — надеюсь Юрген жив. Вернее мертв. Т. е. цел. Надо же, в его комнату дверь цела.

Он толкнул ее лапой и вошел в святая святых каждого вампира. В его спальню.

Саркофаг стоял по центру и мирно похрапывал.

— Юрген! — закричал Окки-Екки. — Вставай!

Саркофаг вздрогнул и замолчал.

— Ну же! Хватит дуть! — Пьёс замолотил лапой по крышке склепа.

Раздался противный до зябкости скрежет. Крышка медленно открылась.

— Что за день такой, — зевая, поднялся Юрген на ноги, — мне поспать дадут сегодня? А, это ты, рыжий. Чего тебе?

— Меня КВУ послал.

— Да ты что, — потянулся вампир, — а я думал блохи притащили.

Окки-Екки оскалился:

— Понятно, в кого голова такая.

— Лады, говори че тебе надо и ушлепуй отсюда, я еще часа два посплю.

— Стену мироздания порвали.

— И?

— Тот, кто это сделал, здесь.

— Где здесь? — Юрген оглянулся. — В моей спальне?

— Нет, конечно.

— Тогда какое мне до него дело?

— Это человек. КВУ хочет, чтобы ты привел его к нему.

— Да? И где мне его раздобыть?

— Он пробился аж до Преисподней, — вампир удивленно приподнял одну бровь, — но сегодня утром выбрался оттуда, — Юрген прищелкнул языком, — с ним черно-белый пьёс, — хозяин дома склонил голову набок, — вечером они пришли в Хнаханах.

— Так сейчас этот человек в городе?

Окки-Екки кивнул.

— Хорошо, — Юрген щелкнул пальцами, — ступай, я займусь им.

Пьёс вильнул хвостом и направился к выходу.

— И не болтай с моей головой, — крикнул ему вдогонку Юрген, — а то у меня от вас голова болеть начинает.

Окки-Екки ничего не ответил, а только ускорил перемещение своих лап по паркету.

— Вот так, Саркфиг, — сказал Юрген, выпрыгнув наружу, — никакого покоя. То охотники, то пьёсы, то прилетельцы. Эх! — он поправил пижаму, вдохнул поглубже и закричал во всю голтку. — Мыши-и-и!

В ответ послышался скрежет, царапанье,