В общем, он, кажется, неплохо играл принятую на себя роль –благо настоящих электротехников поблизости пока что не появлялось, иразоблачения можно не опасаться. К тому же он с профессиональной хваткой оченьбыстро отыскал прекрасный повод увести беседу далеко в сторону. Вчера за ужиномзаикнулся о своем интересе к спиритизму: мол, ходят самые разные разговоры, самон не то чтобы верит и не то чтобы не верит, просто был доселе бесконечно далекот этого преинтереснейшего явления…

Всё. С этого момента прекратились расспросы и началисьсплошные монологи леди Холдершот – причем свою лепту порой вносил «ассириец», ккоторому она обращалась за подтверждением тех или иных истин, догм, аксиом идеталей. И за ужином, и позже, в курительном салоне (леди Холдершот египетскиепахитоски истребляла в количествах, сделавших бы честь драгунскому вахмистру,так что курительная оказалась не тем местом, где от нее можно спастись)Бестужев узнал о спиритизме, его адептах и повседневной практике столько, чтоеще немного – и сам окажется в состоянии при нужде изобразить завзятогоспирита, с большим знанием дела сможет толковать об эктоплазме, магнетическихвибрациях, «бессознательном письме» и языке стуков… А то и медиума из себяпредставить более-менее удовлетворительно.

Почему-то сегодня его сотрапезники запаздывали, вопрекиобыкновению, и Бестужев покончил с первым в совершеннейшем за столомодиночестве, чему, следует признать, был только рад. Как и в течение всегопредшествующего дня, время от времени, проделывая это достаточно незаметно,поглядывал влево, на стол, располагавшийся неподалеку от егособственного, – и до сих пор не мог сообразить, с кем же столкнулся. Безусловно,это какое-то притворство, маскарад, театр, но где собака зарыта? Бездополнительных сведений никак не догадаться…

Двое из четверых за тем столом ни малейшего интереса непредставляли – пожилая семейная пара, респектабельная, тихая и скучная, державшаясяс уверенным равнодушием людей, которым отнюдь не в новинку такие рестораны итакие пароходы. Третья особа, пожалуй, тоже не вызывала любопытства: скромноодетая дама, довольно далеко продвинувшаяся по пути от тридцати лет к сорока,нельзя сказать, чтобы некрасивая, но какая-то бесцветная, скованная, уж длянее-то, с первого взгляда ясно, окружающая обстановка была в новинку, поройдама, не сдержавшись, бросала вокруг откровенно любопытные взгляды. При этомникак нельзя сказать, что она «из простых»: безукоризненно сидящее дорогоеплатье, украшения с весьма крупными драгоценными камнями, несомненная сноровкав обращении со столовыми приборами, достигнутая полученной с раннего детствавыучкой. Ни тени вульгарности, ничего от парвеню – голову можно прозакладывать,дама из общества, другое дело, у нее вид затворницы, долгие годы безвылазнопрожившей в какой-нибудь глуши и совершенно не привыкшей к той обстановке, чтоих сейчас окружала. Провинциальная дворянка, на которую неожиданно свалилосьнешуточное наследство? Жертва самодура-мужа или самодура-опекуна, вплоть допоследнего времени вынужденная пребывать в помянутой глуши, вдали отколовращения бомонда?

А вот ее спутник… В нем самом, если поразмыслить, опять-такине усматривалось ничего из ряда вон выходящего или примечательного:полнокровный усач лет сорока, вполне светский, но для людей понимающих меченыйневидимым клеймом легонького изъяна: чересчур самонадеян, к цыганке не ходи,излишне фатоват, с налетом вульгарности, с уверенностью можно предположить,исполнен чванства и совершенно незаслуженного чувства превосходства надокружающими. Дама, как давно удалось установить, перед ним откровенно тушуется,в ее обращенных на спутника взглядах смесь боязливого уважения и преданности…

Как подсказывает жизненный опыт, помноженный на жандармский,подобный субъект с равным успехом может оказаться и абсолютно благонадежнымэкземпляром, чертовски неприятным в общении, однако законопослушным… икарточным шулером высокого полета, господином фармазоном, значащимся в полицейскихкартотеках полудюжины европейских держав.

Скорее уж верилось во второе. Поскольку этот господин с техсамых пор, как Бестужев узрел его впервые, щеголял в одном и том же наряде – в российскойвоенной форме, сидевшей на нем, нужно признать, как влитая.

На первый взгляд – ничего необычного. Всего-то навсегопоручик лейб-гвардии Конного полка: алый колет с петлицами, галуном иэполетами, галунный пояс, синие брюки-чакчиры с двойным алым лампасом ивыпушкой, разумеется, без каски и палаша… Где-нибудь в провинции – крайнепримечательное зрелище, привлекающее всеобщее внимание (особенно дам), зато вСанкт-Петербурге, набитом блестящими гвардейцами превеликого множества «старых»и «молодых» полков особого интереса, в общем, и не вызовет, пусть и гвардионец,но всего-навсего поручик… кстати, для поручика определенно староват, и весьма…

Но ежели персону сию подвергнет вдумчивому анализу человекпонимающий, наподобие Бестужева, кадрового офицера и бывшего «черного гусара» –получится занятно…

Прежде всего, на нем праздничная форма – непонятно, с какойстати. Не парадная, не придворная, не повседневная – именно праздничная. Межтем давным-давно разработаны строжайшие регламенты, в каких именно случаяхгоспода офицеры обязаны появляться в той или иной форме – и эта (с бальнымишпорами, изволите видеть!) моменту нисколечко не соответствует. Регламенты этизнает наизусть любой, только что произведенный в офицерский чин (а то иособенно усердный кадет или юнкер), ну, а уж поручик полка «старой» гвардии,высочайшим шефом которого изволит состоять сам государь император…

За пределами своего Отечества русский офицер появляется вформе, лишь пребывая при исполнении неких служебных обязанностей. Даже еслипредположить, что этот господин, скажем, направляется для службы военнымагентом в одно из российских посольств… нет, и в этом случае он не стал быщеголять в праздничной форме, получился бы, как выражаются флотские, изрядный«гаф», то есть вопиющее нарушение правил…

А уж награды у него на груди! Снова фантасмагория!

Французский офицерский крест Почетного легиона, германскийкрест Дома Гогенцоллернов… вообще-то немало русских офицеров обладают подобнымирегалиями, полученными, разумеется, не на бранном поле, а из дипломатическихсоображений, но в том-то и загвоздка, что они располагаются впереди российских!Чем опять-таки нарушен очередной строжайший регламент: любая иностраннаянаграда, какой бы почетной и высокой она ни была, обязана пребывать послеотечественных, исключений из этого непреложного правила не существует даже дляего императорского величества.

И российские, российские!

На груди у этого странного гвардейского поручика красуютсярядышком, в трогательном соседстве две Анны третьей степени, причем обе безмечей. Это так же нереально, как Андреевская (либо иная другая) лента на армякедворника или гвардейские эполеты на вицмундире чиновника Министерства путейсообщения. Будь одна из них получена за военные заслуги, а другая – за сугубоцивильные отличия, еще куда ни шло, встречается такое. Однако два одинаковыхордена одной и той же степени, приколотые рядышком… Нереально. Невозможно.Попросту не бывает.