– Разумеется, месье, – ответил Бестужев на том женаречии, вежливо приподнявшись и протягивая коробок в изящном серебряномфутляре.

Разжегши папиросу и поблагодарив, «полковник», как иследовало ожидать при таких обстоятельствах, устроился в соседнем кресле,затянулся, выпустил красивое колечко. Бестужев преспокойно ждал подходов.

И они тут же воспоследовали. «Полковник» все с той жесветской непринужденностью поинтересовался:

– Имеете честь быть родственником леди Холдершот?

– Вы ее знаете?

– Не был представлен, – сказал «полковник». – Номиледи – персона в высшем свете известная…

Он выглядел невозмутимым, уверенным в себе – но где-то вглубине глаз таилась тревога, Бестужев не мог ошибаться. Ну что же, всепонятно: прохвост наверняка уже знал от своей «нареченной», что она знакома смиледи, пусть и заочно – и справедливо считал, что в такой ситуации возможнынепредсказуемые осложнения… Мало ли как может повернуться. Даже людей недалекихугроза понести значительный финансовый ущерб делает весьма предприимчивыми,седьмой по счету граф, пожалуй что, мог и отправить следом за беглойродственницей человечка, сведущего в изнанке жизни, сам Бестужев так бы ипоступил, такие вещи в жизни встречаются не реже, чем в авантюрных романах. Законбессилен – но мало ли способов уладить дело, то есть найти средства воздействияна охотника за состоянием перезрелой девицы. Немало книг написано обизворотливости английских стряпчих, надо думать, романы эти несут в себереальную основу…

«Так-так-так, – сказал себе Бестужев. – А неоказался ли я предсказателем вернейшим?»

Неподалеку от них расположился на диване молодой человек –безукоризненно одетый, совсем юный, со смешными реденькими усиками. Определенноон вел себя несколько нервно – то и дело бросал взгляды на Бестужева и егособеседника, тут же отворачивался с наигранным безразличием… Пожалуй, они и всамом деле стали объектом самого пристального внимания этого мальчишки – воттолько он ничуть не походил на прожженного стряпчего, а для тайного агента поделикатным поручениям был чересчур неуклюж, неловок.

Пауза затянулась, и Бестужев сказал преспокойно:

– Увы, не имею никакого отношения ни к семейству ледиХолдершот, ни к британской аристократии вообще… Иоганн Фихте, коммерсант изГермании.

– Полковник Капсков, – чуть склонил голову «бравыйвояка». – Гвардейский вольтижерский полк его величества русскогоимператора…

«Ах, вот как ты поешь, пташечка…», – ухмыльнулся просебя Бестужев. Ну откуда в российской армии возьмутся вольтижеры,присутствующие исключительно во французской? Даже если предположить, что этотсубъект, как иногда случается, просто-напросто пытался подыскать близкое посмыслу слово… Да нет, в императорской армии не найдется таких полков, дляименования коих по-французски пришлось бы употреблять слово «вольтижеры»… И этанелепая фамилия, способная сойти за русскую только для тех, кто совершенно незнаком с русским языком и русской действительностью… Трудно сказать наверняка,но очень похоже, что пташка эта в чужом оперении выпорхнула отнюдь не изРоссии, о которой имеет самые приблизительные представления…

– Очень рад знакомству, – сказал Бестужев.

У него был сильный соблазн заговорить по-русски ипосмотреть, какова окажется реакция. Мало ли германских коммерсантов, ведущихдела с Россией, владеет русским в совершенстве? Нет, не стоит торопить события,этак можно и спугнуть…

– За столом миледи я оказался чисто случайно, волеюкорабельной администрации, – продолжал Бестужев непринужденно. –Значит, вы из России… Мой дальний родственник, барон фон Шантарски – российскийподданный, лейтенант гвардейских улан. Быть может, вы встречались в Петербурге?Он служит в полку под названием как это… «Белый медведь»…

Почти без заминки «полковник» ответствовал с приятнойулыбкой:

– О, как же, как же. Знаменитый полк. К сожалению, межнашими полками, как это в гвардии случается, существует некоторая давняянеприязнь, и мы практически не общаемся. Я, увы, не слышал о вашемродственнике…

И с той же хорошо скрытой тревогой впился взглядом вБестужева: ну-ка, как проглотит сие белыми нитками шитое объяснение немецкийкупчина?

Немецкий купчина проглотил, глазом не моргнув, разве чтопохохатывая про себя вовсе уж откровенно: положительно, теперь и вовсе никакихсомнений, что пташка, точно, к России не имеет ни малейшего отношения…

– Да, эти ваши гвардейские обычаи… – сказал Бестужев. –Я слышал что-то о них краем уха, но, признаться, бесконечно далек от миравоенных, не говоря уж о том, чтобы знать русский язык. Он невероятно сложен дляменя, хорошо еще, что мои дела никоим образом с Россией не связаны, а ведь язнаю людей, которые именно с Россией дела и ведут, и им приходится спревеликими трудами овладевать вашим языком… Простите, он настолько сложен длянемца…

– О да, – с некоторым даже самодовольством произнес«полковник», теперь окончательно успокоившийся. – Европейцам бывает оченьзатруднительно им овладеть, язык наш самобытен и сложен…

«Ах ты, сукин кот, – ласково подумал Бестужев. –Надо же, как вошел в образ…»

И с тем же самым простодушным выражением лица, сияя самуюмалость дурацкой улыбкой, нанес неожиданный удар:

– Простите, господин полковник… Я наслышан о мелодичности ибогатстве вашего языка… Как будет, например, по-русски «Я вас люблю»?

«Туше!»[1] – ликующе воскликнул он про себя.На лице «полковника» отразилась мгновенная растерянность, но он тут же взялсебя в руки, притушил в пепельнице окурок, явно выигрывая какое-то время этимдействием – чересчур уж долго и старательно тушил, с превеликим тщанием, словносапер, возившийся со взрывным устройством…

И, подняв глаза на Бестужева, уже совсем спокойно произнес:

– Ах вы проказник! Чует мое сердце, вам эти словапонадобились не просто так… Наверняка есть какая-то русская девушка, на которуювы намерены произвести впечатление…

Бестужев старательно потупился:

– Вы угадали, господин полковник… Я хотел бы произнести этона ее родном языке…

– Она хороша? – с фривольным подмигиванием спросил«полковник».

– О да… – протянул Бестужев, мечтательно уставясь впотолок. – Через месяц, когда вернусь в Берлин, я увижу ее вновь…

При последней фразе лицо «полковника» стало вовсе ужневозмутимым.

– Запоминайте хорошенько, мой милый, – сказал ондружелюбно. – До диабля пиесья крейв. Запомнили?

– Моментально, – кивнул Бестужев.

Так-так-так. Русским мы не владеем совершенно, вашефальшивое высокоблагородие, разве что с превеликими трудами отыскали в памятипарочку польских ругательств, но и они искажены настолько, что о поверхностномдаже знании польского и речи не идет. Европейской породы пташечка…