Рыжая между тем повернулась ко мне и незаметно подмигнула, показывая, что весь этот спектакль был для того, чтобы Лаура наконец-то очнулась от своего слезливо-меланхоличного состояния. После этого она прихватила с полки толстенный талмуд, видимо, по лекарственным растениям, послала мне воздушный поцелуй и, пробираясь к двери, таки дотронулась до хвоста. Довольно хихикнув, она вышла, напомнив подружке, чтобы та закрыла дверь, просто на всякий случай.

– Итак, – я посмотрел на кресло и, подумав, сел на пол, не рискнув присаживаться на диван к нервной Лауре, ещё решит, что это я уже надругаться собираюсь, – излагай свои проблемы. Ты сказала, что их три…

– Да, – зеленоглазка поёрзала, всё-таки выбралась из своего угла и нормально расположилась на диване, – у меня не получается заклятье подчинения мелкой нежити, меня выгоняют с работы, точнее, подработки, и меня не любит Авирэль.

Я молча смотрел на неё и вот даже не знал, как реагировать, честное слово. То есть, с её точки зрения, это те проблемы, из-за которых нужно призывать высшего демона?! И я (здоровья нашему, чтоб его, императору и долгих лет жизни), командор тайной стражи, должен теперь заниматься ерундой, с которой справился бы самый тупой стажёр? Так, Сайрус, дыши глубже, спокойно, ещё спокойнее…

– И это всё? – с ангельской кротостью поинтересовался я, сцепив за спиной руки, чтобы не было соблазна как следует встряхнуть это… это… недоразумение.

– А с вашей точки зрения – этого мало?! – зелёные глазищи сердито сверкнули и уставились на меня, – у меня, между прочим, из-за этой нежити мелкой диплом с отличием не получается. А я маме обещала… Она будет ужасно разочарована.

А вот это уже интересно! Может, это и не моё дело, но любопытство демонам совершенно не чуждо, поэтому я по возможности небрежно поинтересовался:

– А кто у нас мама? Раз она не может пережить отсутствие у дочки диплома с отличием…

– Селена Эрниэль… – теперь понимаете? – зеленоглазая бестолочь посмотрела на меня, – я никак не могу…

– Ну да, когда у мамы имя такое же, как у одной из сильнейших дриад, то оно, конечно, да…Так сказать, имя обязывает…

Зеленоглазка молчала и только заплетала бахрому серого унылого покрывала в косички, и как-то мне это молчание очень не понравилось…

– Погоди, – я выпрямился, поражённый внезапным озарением, – но ты же не хочешь сказать, что ты дочь…

Лаура молчала и только ниже склонялась над мышастым покрывалом. Да ладно… Ай да император, ай да молодец! Так вот откуда эти удивительно яркие зелёные глаза… И мягкий чувствительный характер… Но его величество-то… вот это номер! Информация, достойная звания «лучшая сплетня десятилетия»! Значит, у нашей мышки с одной стороны гены дриад, заставляющие с трепетом относиться ко всему живому, а с другой стороны – агрессивность, хитрость и прагматизм демонов. И всё это на, так сказать, высшем уровне. Вот попала девчонка так попала… Ну и я с ней за компанию. Ибо если с императором мы ещё как-нибудь договорились бы, ежели что, то с дриадой… вряд ли. Придётся помогать…

– Теперь расположи свои проблемы в порядке важности, с твоей точки зрения, и давай поподробнее. Будем расставлять приоритеты.

– Тогда, наверное, сначала работа, – неуверенно проговорила Лаура, – потому что без неё мне будет очень сложно существовать. Скоро осень, а у меня даже ботинок тёплых нет.

– Слушай, а почему тебе приходится работать? Разве родители… в смысле, мама тебе не помогает? Ну хотя бы на самое необходимое? Или ей только твой диплом нужен? – я не вредничал и не издевался, я действительно не понимал, почему Селена не помогает дочери. Когда я учился в Академии, мне не приходилось заботиться о хлебе насущном, так как родители всегда присылали мне даже больше, чем было нужно. Не для того, чтобы я вёл разгульную жизнь, а для того, чтобы ничто не отвлекало от учёбы.

– Мама считает, что всего в жизни нужно добиться самостоятельно, и что каждый человек благородного происхождения обязательно должен испытать нужду и трудности, чтобы понимать тех, кто слаб и беден. Поэтому мама ничем мне не помогает, но я знаю, что она волнуется и беспокоится обо мне.

– Странная позиция, – я пожал плечами и стряхнул эту мысль: если кому-то нравится создавать себе лишние проблемы, то кто я такой, чтобы им мешать, ведь так? – А отец? Он тоже так считает?

– Я никогда не знала своего отца, – тихо ответила Лаура, – мама не любит об этом говорить. Мне кажется, его нет в живых, и поэтому я стараюсь вопросами не бередить её душевную рану.

Я хмыкнул про себя, вспомнив императора, который, несмотря на усталость и какие-то проблемы, был живее всех живых, когда поручал мне это дело.

– А кем ты работаешь, в смысле – подрабатываешь? – я хотел представлять, с кем мне предстоит иметь дело, – где-нибудь в архиве или в библиотеке? Не в трактире же ты тарелки моешь, правда?

– Нет, я работаю… работала… в лавке аптекаря, мэтра Бурже, – сказала Лаура, и её миловидное личико исказилось от боли, а глаза снова наполнились слезами, но теперь я хотя бы понимал причину такой чувствительности.

– И что случилось? – на мой взгляд, работа в аптеке была достаточно спокойной и безопасной, это же не трактир, где постоянно шляются пьяные солдаты и всякое жульё, – почему мэтр аптекарь решил лишить тебя заработка?

– У него стали пропадать ценные зелья, совсем понемножку, но постоянно, – голосок Лауры дрогнул, но она сдержалась и не заплакала, – а так как из посторонних там бываю только я, мэтр Бурже решил, что это я беру и перепродаю. Но я никогда в жизни ничего чужого не брала! И здесь – это не я!

– Верю, верю, – успокоил я девушку, – не плачь только. А ты пробовала с ним поговорить как-то, я не знаю, объяснить ему, что ты не при делах вообще?

– Конечно, – Лаура посмотрела на меня, как на умственно отсталого, – я несколько раз пыталась объяснить и доказать, но он и слышать не хочет. А вчера выплатил мне жалование за прошедшую неделю и сказал, чтобы я больше не появлялась. Но этих денег не хватит даже на ботинки, не то что на что-то ещё…

Я вспомнил, что климат здесь отличается от привычного мне, и что это дома сейчас цветут розы и прохладная вода озёр так и манит к себе, а здесь скоро начнётся осень, достаточно суровая, насколько я помню. И если у девчонки нет ни тёплой обуви, ни подбитого мехом плаща или куртки,