Ну и что?

Красивых мальчиков в Париже много. Очень много (значительнобольше, между нами говоря, чем красивых девочек), просто глаза разбегаются!Беленьких, черненьких, всякеньких. Встречаются и вот такого же горячего, не точуточку испанского, не то малость итальянского, а может, даже самую капельку имавританского типа. Как выражались в старину, а теперь, конечно, сказали бы –арабского, однако истинные, подлинные, коренные парижане-французы, хоть ивыставляют себя демократами, отдавая дань приличиям, в глубине души считают,что Ле Пэн где-то прав, а потому предпочитают изысканные эвфемизмы. Да, этикрасавцы мавританского, стало быть, типа, достойные кисти, условно говоря,Веласкеса или резца Микеланджело, бродят по улицам, сверкая потрясающимиглазищами, поражая совершенством смугловатых лиц, эротичным телосложением, иискательно улыбаются, заглядывая в глаза встречных женщин (или мужчин – нужноеподчеркнуть).

Впрочем, этот мальчишка с моста Пон-Неф искательно несмотрел и вовсе не был смуглым.

У него оказались мраморно-белая кожа и чудесный высокий лоб.Четкий правильный нос, небольшой, горестно стиснутый рот. Почти классические черты,которые самую чуточку портил слабый подбородок. А может быть, наоборот – вовсеи не портил, а лишь придавал тот оттенок несовершенства, который и делал лицо«ребенка» не просто тривиально красивым, а таким, от которого не хотелосьотводить взгляд.

Ну вот Фанни и не отводила…

Он был темноволосый и темноглазый, но на сей раз этосочетание отчего-то не показалось Фанни однообразным и приевшимся. Глаза у негобыли особенно хороши: не черные, а цвета горького шоколада, яркие, с томнымивеками, похожими на голубиные крылышки. Верхние веки были коричневые,воспаленные то ли бессонницей, то ли слезами, а под нижними залегли глубокиечерные тени. Он был небрит, губы запеклись. Давно не стриженные волосыразметало ветром, они вились небрежными кольцами и падали ему на глаза, мешалисмотреть, поэтому он иногда раздраженно взмахивал головой, отбрасывая их, и приэтом движении мгновенной трагической гримасой искажалось лицо и напрягаласьшея, видная из ворота свитера.

Этот воротник-хомут изрядно натер ее – видна была краснаяполоса, и Фанни подумала, что мальчишка похож на щенка, которому удалосьсбросить ошейник и убежать из дому, но в этой погоне за неведомой свободой онзаблудился, потерялся и не знает, что теперь делать… Ну да, у него былотчаянный, потерянный, щенячий вид… невыносимо трогательный!

«Я его где-то видела. Я его уже видела раньше! – мелькомподумала Фанни, а потом тихо ахнула: – Пресвятая Дева, а что, если у негокрасная полоса на шее вовсе не из-за грубого свитера, а из-за какой-нибудьверевки, на которой он пытался удавиться?!»

Ветер смел со лба мальчишки темные пряди, и Фанни увидела,что этот высокий бледный лоб покрыт испариной.

«Он болен? У него жар?»

– Чего вы на меня так уставились? – грубо спросил мальчишка,и Фанни уронила руку, которая уже потянулась отереть ему лоб и заоднопроверить, какова температура, тем извечным, заботливым, материнским движением,которого Фанни не делала никогда в жизни, потому что никогда в жизни незаботилась ни о ком, кроме себя, а детей у нее не было.

Ну да, она их не любила и просто не замечала… раньше.

А мальчишка прав, она смотрит на него слишком пристально и,наверное, слишком долго.

– Извините, – небрежно пожала плечами Фанни, скрываявнезапное смущение и мельком изумляясь, что так сильно смутилась. – Я простоподумала, почему вы, такой молодой и красивый, вдруг решили… – Она кивкомуказала на Сену. – Мне не хочется говорить банальностей, но, знаете, ониспасительны именно тем, что удивительно верны. И когда говорят, что всепроходит, это в самом деле так. Все проходит! Даже если ваше сердце сейчаскажется разорванным любовью, поверьте мне, пройдет и это.

«Слепой ведет слепого!» – подумала она с мрачным юмором,вспомнив свои мысли не более чем пятиминутной давности, и вдруг ощутила дрожьпри мысли, как холодна и мучительна вода в Сене, как ей не хочется туда… Да, ейне хочется умирать даже из-за Лорана! И как хорошо, что удалось удержать этогомальчика! Теперь главное – успокоить его, уговорить, чтобы ему и в голову непришло повторить страшную попытку.

Почему и в какую минуту именно это стало главным для нее,Фанни задумываться не стала.

Какая жалость, бог ты мой, ну какая жалость, что меньше чемчерез три месяца ему суждено умереть, этому мальчишке, который самонадеянносчитал себя записным пожирателем женских сердец, а оказался всего лишь игрушкойтрех изощренных красавиц… Да, жаль, что жизнь его оборвется… А впрочем, еслизакон гласит, что всякое преступление должно быть наказуемо, то он всего лишьполучит по справедливости за то, что совершил примерно год назад в другойстране… как ни странно, законы той безумной страны тоже гласят, что запреступлением должно следовать наказание…

Но разве не странно, что в обеих этих странах егособственный убийца останется безнаказанным? Безнаказанным и неузнанным. И дажене будет мучиться угрызениями совести, которые, как уверяют мудрецы, куда страшнеевсех кар и пыток, придуманных людьми.

То есть мудрецы в очередной раз вынуждены будут развестируками и смириться с собственной глупостью…

Итак, Фанни не стала задумываться над тем, какого чертажизнь этого случайно встреченного незнакомца вдруг стала для нее столь важной,а торопливо продолжила свою деятельность по спасению утопающих:

– Я понимаю, вам сейчас кажется, что лучше вашей девушки нетна свете, что в ней для вас сосредоточен весь мир, но если вы посмотритевокруг…

Тут Фанни осеклась, вдруг сообразив, что у нее как-тонеловко выходит: в обозримом пространстве не имелось на данный момент не толькони одной девушки, но и вообще ни одной особы женского пола, кроме худощавойбрюнетки в серой фланелевой кофте с надписью «Speed» и «велосипедках» цветабордо, то есть самой Фанни. Еще решит парень, что она предлагает ему себя!Может быть, и не фыркнет ей в лицо, но в глубине души непременно…

У Фанни почему-то стиснуло горло, и она подавилась всемитеми спасительными банальностями, которые еще собиралась изречь.

– Да при чем тут девушка? – фыркнул мальчишка, сунув былоруки в карманы своей короткой потертой рыжей куртки, но карманы эти были чем-тотак туго набиты, что даже отвисали, руки туда не вмещались, и он оставил этузатею. – Вы что, думаете, смысл жизни только в девушках?

«Пресвятая Дева! – испуганно подумала Фанни. – Да неужелиэтот красавчик – пидермон?!»

Впрочем, она ошиблась, как немедленно выяснилось.