Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фанатки рэпера ликовали, а подписчики в «Инстаграме» писали комменты в духе «ты уже не та, что раньше, сторчалась и похожа на дешевую шлюху». У нее моментально срабатывала защитная реакция, и она отвечала в стиле «вы просто завидуете, потому что не можете быть такими же свободными, как я».
Возможно, ее история не вызовет сочувствия, но все же что-то цепляющее во всем этом есть. Она окончательно поругалась с отцом, который, когда увидел весь этот треш, сказал, что она может помирать на острове в бедности, продолжая загонять себя на самое дно.
Но Иоланта не сгорела. Вместо того чтобы сторчаться и умереть от передозировки в каком-нибудь клубе в Чангу, рядом с пьяными австралийцами, она взяла себя в руки, удалила все соцсети, залегла на самое дно (в более позитивном смысле) и излечилась от зависимостей. Есть на Бали одна интересная вещь: умереть и родиться заново. Об этом говорят все – от местных монахов до приезжих туристов.
Умереть и родиться заново.
Это и произошло с Иолантой.
Теперь мало кто из прошлой жизни ее узнает. У нее отросли волосы, в глазах появился живой блеск, а лицо снова стало свежим и молодым. Красота вернулась и даже приумножилась. Это помогло ей найти работу в сфере полудохлого балийского модельного бизнеса. Все эти льняные платьишки, соломенные шляпки, волосы цвета «калифорнийский блонд», золотые переводилки с изображением мандалы, деревянные браслеты – эдакая тонкая спиритуальная нимфа со светящейся кожей – как же приелся ей этот клишированный балийский образ. Но по-другому тут нельзя, местная индустрия диктует свои условия.
Иоланта нравилась всем. Сама себя она называла «мастер первого впечатления», люди быстро к ней привязывались, только вот сама она предпочитала держать дистанцию, называя эту игру «микродозингом». Микродозинг – это классно. Ты даешь людям маленькую, но самую лучшую частичку себя, заставляя их быстро «подсесть». А потом исчезаешь. Еда для эго.
Be like drugs, let them die for you[7] – откуда там эта затертая «Инстаграмом» цитата? Иоланта жила под этим девизом.
На Бали она предпочитала не сближаться с людьми. Этому научил ее печальный опыт. Плохо ли такое затворничество, когда тебе всего двадцать два? Кто знает. Люди делают тебе больно. Чтобы найти кого-то хорошего, нужно потратить слишком много времени. Иоланта считала, что у нее столько нет. Да и растрачивать себя уже не хотелось. Став призраком, она берегла остатки своей хорошей энергии и не хотела делиться ею ни с кем. Вот и жила совсем одна, изредка слоняясь по острову в абсолютном одиночестве и наблюдая за всеми вокруг. Роль наблюдателя ей нравилась. Бали – это одна большая деревня. Каждый день ты видишь одни и те же лица в одних и тех же местах, и все эти люди натягивают фальшивые улыбки и бегут по пять минут душить друг друга в объятиях, обмениваясь «положительной энергией». Все эти околойоги, хиллеры, чакрораскрыватели, фруктоеды, святые и просвещенные, путешественники во времени, жители плеяд, тарологи, ведьмы, гадалки и прочие люди с псевдоспособностями. Иными словами, понаехавшие лжецы, пытающиеся делать деньги из воздуха, чтобы подольше посидеть в тепле. Все они имели друг друга во всех смыслах этого слова, а Иоланта была молчаливым свидетелем происходящего. Это вызывало у нее презрительную усмешку. Впрочем, таких людей, как она, тоже оказалось много. Просто, в отличие от нее, они тут особо и не задерживались.
Такова правда Бали. Абсолютное лицемерие во всех его проявлениях. Наверное, поэтому балийцы так верят в демонов и регулярно практикуют различные подношения и молитвы, играют музыку в храмах. Они хотят избавиться от всех демонов. А остров все равно притягивает их.
Хоть убейся ты во время молитвы.
На Бали был лишь один человек, которому Иоланта доверяла по-настоящему. Его она называла своим наставником, учителем, да и всеми другими эпитетами, которыми обычно пренебрегала. Он подобрал ее в самый худший момент, когда казалось, что жизнь кончена. И это даже несравнимо с тем, как она истекала кровью в доме клауд-рэпера. Все было гораздо хуже.
Он появился, как Второе пришествие Христа. Протянул ей руку, поднял с колен. Заменил отца. Дал ей новое имя. Ее перерождение заняло несколько этапов. Двухлетний путь подходил к кульминации. И в планах гуру было погрузить ее в прошлое, чтобы она смогла осознать ценность жизни.
Он решил сделать ей сюрприз в виде огромной вечеринки, которая должна была взорвать весь остров, вызвать извержения всех вулканов.
Вечеринка, на которой все умрут и воскреснут.
Глава 2. Дружелюбное месиво
– Ненавижу Шереметьево. Идиотский аэропорт. Развалина штукатурная. Сука, как же холодно. Надо было все-таки пальто с собой взять, – ругалась Марго, таща за собой чемодан.
Дядя Сеня, байкер-фейсконтрольщик, любезно подвез на своем внедорожнике всю балийскую делегацию. Ребята шустро скинули пальто и куртки ему в багажник и, пока холод не догнал, вбежали в аэропорт для скучнейшей канители из проверки багажа, регистраций и разговоров.
– Не могу поверить, что он взял эту Кристину с собой…
Глеб уже погрузился в вискарный туман. Кристина оплела руками его локоть, щебетала что-то по-маркетологовски, нежно и обволакивающе. Глеб иногда улыбался невпопад, просто для иллюзии общения, и с удовольствием окунулся в головокружение, в нетрезвые, неровные мысли.
Ему казалось, что его мозг – пепелище. Выжженная плоть земли, которую он за неимением воды поливает горючим снова и снова. В кошмарах ему снятся тусовки. Мигающий свет и падающее платье снова и снова. Ему снится, как девушка в белом платье утром похмельным, после тусовки, достает что-то из коричневого пакета, разворачивает пленку, а там его сердце. Красное, кровоточащее, мясистое, скользкое. И она жрет его словно чизбургер за пятьдесят рублей.
Он вытравливает из себя кошмар снова и снова. Он держится за Кристину. Правильную-правильную. У нее «Актуальное» в идеальном порядке, визуальная гармония в ленте, и даже в аэропорт она одевается правильно. Спортивный бежевый костюм, массивные кроссовки, чемодан DKNY. Его идеальная картинка, его оплот правильности. Она снимет все сторис, наложит все фильтры, она из его жизни сделает бренд, успешный инстаграмный аккаунт.
Глеба тошнит от мыслей, но очередь слишком