— Серьезно? Пётка сил у тебя… Разве что больше чем у одуванчика.

Ну вот, надулся, как помидор.

— Хорошо, — сдалась я. — Вот тебе пять медяков. Но! Купи мне перо и пергамент. И чернила. Остальное можешь потратить.

Пётка на крыльях счастья схватил деньги и понесся в неизвестном направлении. Почему-то не жалко мне эти монеты. Может, потому что не мной они заработаны, а, может, потому что на веселье потрачены.

— Манька! — бежал ко мне счастливый Пётка спустя где-то час, размахивая пергаментом и соломенным зайцем. — Представляешь, что я сделал?!

— Выиграл солому?

— Я украл тебе пергамент, чернила и перо!

— Зачем? Я же купить велела.

— Ну так чтоб молотом ударить, нужно пять медяков. А твой заказ обошелся бы в три.

— Красть — нехорошо, Пётка!

— Но ты же сама говорила, что у Марса денежки-то умыкнула.

— Вот балбес, — я отвесила подзатыльник.

— Нельзя красть без нужды! Я могла с голоду умереть, поэтому и украла. А без чернил ты помер бы?

— Нет, — Пётка виновато склонил голову.

— Давай сюда, — я забрала краденное. — Вот тебе три медяка, иди и верни.

— Неловко же, Манька. Это придется в краже сознаться.

— Что поделать.

— Не пойду, — заупрямился пацан.

— А ну пошли, — я схватила его за ухо. — Я якшаться с преступниками не собираюсь. Веди.

От шеи до оттопыренных ушей Пётка покраснел, как свекла. Белобрысые волосы добавляли яркости всем оттенкам от алого до бордового. Когда мы добрались до прилавка с письменными принадлежностями, Пётка перестал сопротивляться. Я выпустила ухо. Доброго вида старушка вопросительно посмотрела на нас.

— Говори, — велела я Пётке.

— Тетенька, — начал малой, — я ук… ук… украл у вас это.

Бабушка продолжала внимательно слушать.

— Простите. Это ваше, — он протянул три медяка.

— Верную науку дала тебе мама, — спокойно промолвила старушка, забирая монетки. — Это хороший урок для тебя. Не буду сдавать тебя страже. Ступай.

— Все, не дуйся давай, — я толкнула пацана бедром, когда мы возвращались обратно.

Пётка все еще бордовый от стыда и злости плелся рядом со мной.

— Пошли поищем мне сумчонку какую-нибудь.

— Пошли, — буркнул Пётка.

Марс вернулся, когда уже стемнело.

— Еле нашел комнату в многожилищном доме. Денег хватило только на неделю. Так что советую тебе как можно скорее найти работу.

Он проводил нас чуть ли не на окраину города, встретила нас хозяйка:

— Доброй ночи, господа. Ваша комната на третьем этаже. Две кровати, шкаф стол и табуретка в вашем распоряжении на неделю. Захотите продлевать на тот же срок, с вас семь золотых.

Третий этаж оказался чердаком. Скудненькая мебель и явно давно не чищенные матрасы. Ну да ладно. Для меня бесплатно — и хорошо.

— Ты ночевать не собираешься? — спросила я у Марса.

— Собираюсь, — с вызовом ответил мужчина. — И на полу спать не стану.

Я пожала плечами. Придется спать рядом с Пёткой. Даже при всем желании Марса на одной маленькой кровати мы бы не уместились. Я зажгла свечу. Марс и Пётка разошлись по кроватям, предоставив мне выбор с кем из них спать.

Я же ложиться пока не собиралась. Мне хотелось опробовать пёткин способ с письмом. Я макнула перо в чернильницу и занесла над пергаментом. Сочная иссиня-черная капля упала с кончика и плавно растеклась, впитываясь в лист. Начать оказалось сложнее, чем я думала. Что писать? Как обращаться?

«Дорогие маменька и папенька, мать и отец, родители!

У меня все хорошо. Есть руки, ноги, голова. Но нет ногтей. Они куда-то подевались. По-моему, я тоже куда-то подевалась. Я не знаю, где я. Я даже не скучаю по дому, потому что не помню, как я там жила.

У меня появился маленький друг. Зовут Пётка. Нет, это не собака. Хотя похож. У нас совсем нет денег, вышлите немного золотых нам на проживание. Еще тут мужик один меня замуж позвал, а я не хочу. Но вдруг силой возьмет? Вы приготовили мне приданное?

Я, наверное, вас очень люблю. До свидания.

С уважением, Енина.»

Я с завитушкой наотмашь вывела последнюю букву. Не помогает письмо. Еле-еле придумала его! И ничегошеньки не вспомнила. Выбрасывать не стала. Потому как вон оно какое красиво написанное, столько трудилась над ним. Еще и выкидывать. Оставила на столе сохнуть.

Марс храпел, вызывая землетрясение на нашем чердаке, а уставший за день Пётка спал без задних ног. Я бесцеремонно спихнула его с кровати. Он с грохотом рухнул, но, слава моим богам, не проснулся. Думала, усну быстренько. Но храп просто разрывал уши, проникал в голову и взрывался там своими выбешивающими звуками.

Что я только не делала с Марсом. Щекотала нос пером — он отмахнулся как от мухи и продолжил тарахтеть. Щипнула его, очень больно — чуть затрещину не получила. Хлопала, щелкала пальцами, свистела — хоть бы хны! Знай себе, нахрапывает. Со злости как взяла — и столкнула его с кровати.

Огромной сарделиной он шлепнулся на пол. Пробубнил что-то в полудреме и дальше спать. Храпеть перестал. Вот, красота! И кроватей теперь — выбирай, не хочу. Я улеглась на ту, где спал Пётка. Не прошло и мгновенья, как я заснула.

— Манька, Манька! — возбужденно орал Петро. — Вставай, Манька! Письмо-то помогло!

— Пётка, отстань от меня, а, — я даже глаз не разлепила.

— Ну, Манька! Я знаю, как тебя на самом деле зовут!

А вот это уже интригует. Я приоткрыла правое веко.

— Вот смотри, — Пётка сунул мне в глаз мое полуночное письмо. — Видишь?

— Ну что, что там такое?

— Подпись, Манька. Ты подписалась Ениной! Я же говорил, поможет! — Пётка закружил с моим письмом по комнате, приплясывая. Он радовался, что получилось мне помочь.

Я бы тоже хотела веселиться, но моя голова чуть не лопнула от наплыва воспоминаний. Сотни разных голосов враз звали меня по имени. Енина.

— Енина!

Я притворяюсь, будто бы сплю, чтобы мама пришла и поцеловала меня в веснушчатый нос. Так она и сделала.

— Вставай, егоза, — мама засмеялась. Моя сестра-близнец Анине со скучающим видом уже ждала меня к завтраку. Для нас обеих сегодня самый лучший день! Мы едем поступать в магическую академию. Анька, как всегда, переживала. А я вот не волновалась. Я знала, чего хочу, знала, что умею. Что с того, что мне двенадцать лет!

Магию я чувствовала с тех пор, как научилась ходить. Ведь она цвела повсюду. В каждом человеке, в жучках, в воде, в деревьях. Больше всего я любила, конечно, огонь. И сама на него же походила. Пышные красно-рыжие завитушки, на моей голове, казалось жили иногда отдельной от меня жизнью. Но непременно следовали за мной.