— Погоди, Манька. А мне правда на полу прикажешь спать?

— Ну что поделать, Марс? Таков удел приспешников Гарелия — помогать ближнему.

— И то верно. Ладно, пошли.

Ранним утром, когда еще не рассвело, по-тихому, прихватив кошель Марса, я покинула корчму и отправилась на поиски себя.

Порывшись в кошельке, я нашла пять золотых монеток, три серебряных и четырнадцать медяков. Кто ж его знает, много это или мало. Хотя… Не много, это точно. Что-то мне подсказывало, что на две койки тут точно хватило бы. Кто-то скажет, что я поганка какая, оставила мужика без денег, но, думаю, он не пропадет. Честно говоря, плевать я на него хотела.

Оглянувшись в ту сторону, где меня бросила на произвол судьбы Оксения, я обомлела. Закат полыхал огненным заревом, дым валил, как от пожарища. Интересно посмотреть, как горят те, что называл тебя образиной? Да нет, не настолько я мерзкая, как мне кажется. Больше всего мне хотелось убедиться, что живы мужики, что помогли мне, и ребятня. Они-то мелкие, еще ничего в этой жизни не понимают, лишь копируют поведение своих родителей. Жить да жить.

Стрелой я помчалась в деревню, понаблюдать, может, помочь. Ноги привели меня, конечно, к дому Оксении и Пётки. Люди кто куда. Огонь охватил каждый дом, пламя с крыш вздыбилось чуть ли не до небес. Мужики пытались что-то потушить, но смысла в этом я не видела. Бабы причитали. Что с них взять.

Полыхающее потрескивание пожара разорвал визгливый ор Пётки. Сопляк точно кричал из пышущего огнем дома. Спасать его никто не спешил. Все ведь заняты своим погоревшим хозяйством. А мне вот, к сожалению, захотелось ему помочь. Недолго думая, я бросилась в дом. Неаккуратно коснувшись горящей балки, я, с изумлением обнаружила, что огонь безвредно лижет мою кожу. Гарелий — бог мой. Красота.

Я ворвалась в дом и заорала, что есть мочи:

— Пётка!

— Манька, — взвизгнул в ответ мне белобрысый погорелец. — Спаси!

Услышав меня, верещать он перестал. А как я его найду, коли он не кричит.

— Пётка!

— Манька!

Так мы перекрикивались до тех пор, пока не нашла я его под кроватью, в полыхающей комнатушке. Он уже даже не кричал, а едва выговаривал мое надуманное имя, теряя сознание. Я и сама скоро его потеряю. Огонь не причинял мне боль, но дым не упускал возможности укутать в свои объятия и напоить слезами удушья.

Я схватила пацана за шкирку и выволокла к окну. Мешающее стекло в раме я выбила локтем и выбросила мальчишку, а затем вылезла сама. Мы с Пёткой потеряли сознание.

— Манька, — меня кто-то осторожно расталкивал. Мне снилась я сама. Но совсем в другом обличье: темные волосы, карие глаза. А я ничего такая.

— Ну, что тебе? — белобрысый взирал на меня с благоговением.

— Манька, ты спасла меня.

— Не благодари.

Я поспешно встала и достала из кармана платья кошель. Цел-целехонек. И монетки, слава, хм, Гарелию, на месте! Шрее — луне и Соло — солнцу тоже слава! А то мало ли. Уже ночь сгустилась над горелым поселком. Я, к слову, выспалась. И даже еда подождет до утра. Только нужно добраться туда, где она есть. Быстрый осмотр окрестностей не выявил ни одной живой души кроме Пётки.

— Где все?

— Разошлись по родне.

— Оксения где, мама твоя?

Пётка пожал плечами.

— Давай выкладывай все, что знаешь, — прищурилась я.

— На рыбалку я пошел, с мужиками.

— С какими еще мужиками?

— Ну ладно-ладно, с пацанами, — закатил глаза Пётка.

— Продолжай.

— Ну и отошли мы, значит, чуть-чуть всего. Санчо и говорит нам, мол воняет горелым. Смотрим из кустов, а там эти землепоклонники скачут прочь из деревни. А потом как все заполыхало. Зуб даю, они это все устроили.

— Кто такие? Что им нужно?

— Главарь у них — аспид, кажный месяц красотку умыкает с деревни. Мамка говорила, что столько и не напасешься. Кончились у нас девки. Некого сдавать. Вот они и огрызлились.

— Змей — предводитель?

— Ага, я сам его видел, являлся как-то раз к бабе Доне, когда мать у нее на сеансе сидела.

— Дальше что?

— Ну пошел я мамку выручать. Только не было ее в доме. Пропала. Как сквозь землю провалилась. Так и не нашел ее. И она меня. Хотя, вот, мы у домика нашего лежали.

— Ладно, Пётка, пора мне. Бывай.

— С тобой я пойду.

— Исключено. Шуруй своей дорогой. Тоже к родне давай улепетывай.

— Нет у меня никого больше. Ты одна осталась.

— Чего?! Не нужен ты мне. И никто я тебе вовсе.

— Спасла меня, вот теперь неси ответственность.

— Ты слов-то таких где нахватался?

— Неси-неси, — упрямствовал Петро.

— Иди своей дорогой, — оскалилась я.

— Нестрашная ты. Ошибался я.

Ишь ты, какой прилипчивый вдруг сделался.

— Пошел прочь! — гаркнула я. Компания малолетнего мальчонки вовсе не прельщала. — Иди куда хочешь.

— Хорошо, — согласился, наконец, парень.

Я съежилась. Хоть лето и буйствовало вовсю, все равно по ночам холод пробивался через кожу мурашками. Пора идти куда-нибудь. И отправилась я по большаку. Захотелось даже присвистнуть какую-нибудь песенку, да вот только ни одну я не помнила.

Сзади кто-то кашлянул.

— Пётка! — я испугалась даже. Совсем неслышно шел за мной столько времени! — Я тебе что сказала, иди своей дорогой.

— А я иду! Я же не виноват, что она с твоей совпадает.

— Не отстанешь от меня?

— Не.

— Ну тогда, — я дождалась, когда он сравняется со мной, — веди ты. Знаешь, где здесь город, да побольше?

— Знаю, — обрадовался белобрысый.

До утра мы бодро шествовали навстречу неугомонным огням города, но так и не пришли. Желудки сводило от голода, ноги подкашивались.

— Есть хочу, Манька.

— В лесу есть ягоды, пошли пособираем.

Но сочными плодами природы сыт не будешь, душа требовала плоти.

— Деревни тут есть?

— Помню Саранчаевку недалеко отсюда.

— Веди.

Саранчаевка больше походила на маленький городок: двухэтажные каменные домишки, купцы в арендованных помещениях и не одна корчма, а целых две! Выбрали мы «Громыхающую молнию Праотца». Пришлось потратить целую золотушку на ночлег и трехразовую пищу на полтора человека.

— Ты правда ничего не помнишь? — спросил перед сном у меня Пётка.