Беспомощно закрываю глаза. Я не могу это слушать!!!

—Судорога? Поласкать себя?— передёргивает меня.— Хорошо…

Приподнимаю бёдра и, несколько раз пройдясь по его члену вверх‑вниз, направляю внутрь себя. Закрыв глаза, двигаюсь, пытаясь получить от этого хоть какое‑то удовольствие. Но кроме раздражающего трения абсолютно ничего не чувствую. Через несколько минут ощущаю, как Борис, удерживая за бёдра, начинает снизу врываться в меня сам. И как только доходит до пика, зажмуриваясь и тяжело дыша… я просто встаю с него и с нашего супружеского ложа.

Он ошеломлённо смотрит на меня.

—Дорогая?..

—А теперь поласкай себя сам и получи свою СУДОРОГУ!— рявкаю я, вытирая брызнувшие из глаз слёзы.

—Тори…

—Не подходи ко мне!

Путаясь, натягиваю длинную футболку и сбегаю спать в кровать к сыну.

Не могу больше… Не могу!!!

По дороге домой торможу у ближайшего супермаркета и покупаю себе огромного свежего тунца. Упакованный в прозрачную плёнку хвост торчит из пакета. На стоянке женщина с пятилетней девочкой складывает пакеты из тележки в багажник машины.

—Мама!— пугливо хватается девочка за руку матери, глядя на меня.

Растерянно замираю.

—О, не обращайте внимания,— миролюбиво улыбается мне женщина.— Мила панически боится акул.

—Ну этой можешь точно не бояться,— подмигиваю я, улыбаясь девочке.— Сегодня я её съем.

—А других?— с любопытством выглядывает она из‑за бедра матери.

—Других сегодня не осилю,— развожу руками.— Но за неделю постараюсь справиться. Ни одной акулы в нашем городе не избежать моих зубов.

Щёлкаю несколько раз зубами. Мила смеётся.

—Ты — супермэн?

—О, да!— убираю в багажник пакет с продуктами.— Поедатель акул. И нас целая банда!

—Мила, в машину,— командует ей мать.

Девочка машет мне рукой из окна. Машу ей в ответ. Дети клёвые! С ними просто. А взрослых я люблю через раз. А то и через три.

Паркуюсь возле дома, в последнее мгновение замечая припаркованную чуть поодаль тачку Альбины. Выхожу, забрав пакет.

—Привет, Стёпочка…— виноватым голосом.

—Здравствуй,— поворачиваюсь я.

Глаза спрятаны за дымчатыми стёклами очков. Но я помню, у неё очень красивые глаза. Светло‑зелёные, прозрачные как море, радужка обведена тёмной каймой, делающей глаза очень выразительными. Когда‑то я запал на эти глаза. А теперь она их прячет. Но и со спрятанными глазами Альбина очень красивая женщина. Но… не моя.

—Не отвечаешь на звонки.

—Не отвечаю.

—Почему?

—Не хочу.

—Ну что ты как мальчишка обиделся?

—Нет. Это ты всё время хочешь увидеть во мне мальчишку. А я не обиделся, Альбина. Я, как взрослый адекватный мужчина, разочаровался. Но твой выбор принял.

—Стеф,— взлетает её рука в попытке погладить мою скулу.

Выразительно отстраняюсь, вопросительно дёргая бровью.

—Пригласи меня домой, поговорим.

—Не хочу.

—А говоришь — не обиделся, выбор принял…

—Окей, я поясню. Скажи мне, Аля, много ты знаешь мужчин, которые, ни разу не трахнувшись с женщиной, сделают ей предложение?

—Не поняла…— сглатывает она.

—Да всё ты поняла. Я вот не знаю ни одного. Даже молодого идиота, а уж сорокапятилетнего — тем более. Нет, ну я могу там ещё понять — невеста‑девственница и любовь невъебённая. Но это же не ваш случай, правда?

—Стеф! На что ты намекаешь?

—Да я прямо говорю. Трахалась ты с ним параллельно со мной. И мне противно. Всё, что между нами было, мне теперь противно. И ты мне противна.

Её смуглая кожа, которая, как мне казалось, не краснеет никогда, густо покрывается румянцем.

—Теперь понятна моя дистанция?

—Степан,— поджимает она губы.— Я поняла. Ты остынешь, мы поговорим. Но… ты же пациентов бросил. Так нельзя.

—Тяжёлых и особенных у нас не было.

—Из Москвы к нам в отделение девочка твоя с дисплазией вернулась.

—Дай её родителям мой телефон. Всё?

В горле горит от неприязни к происходящему. А ещё — к себе. Потому что я‑то, наивный идиот, проживал всё, что было между нами, искренне. И меня морально тошнит теперь от любого воспоминания или всплывающего эха своих чувств. Благо это не зашло так далеко, чтобы я совсем пропал в ней. И мои коротящие контакты удалось быстро разъединить. Но стягивает это всё просто пиздец!

Хотя… я рад, что выговорился. Словно выплюнул всю эту горечь. Бабы — они иногда самовыгодные суки. Надо просто смириться.

Иду к подъезду, чувствуя на спине её взгляд. Несколько раз с чувством посылаю её про себя. Пусть наслаждается теперь своим выбором и клиникой. А я лучше подрочу, блять, в одиночестве, чем пущу её ещё раз в свою постель.

Поднимаюсь на площадку. Сосед открывает дверь и выносит за шкирку моего рыжего кота. Вопли второго слышу из‑за закрытой двери.

—Слушай, Стеф,— сердито.— Эта наглая морда…

—Это — Зидан,— аккуратно забираю за шкирку своего бандита.

—… погрыз у меня на балконе всю рыбу.

Сосед — рыбак и часто вялит рыбу на балконе.

—Лёх, ну… кошак же, инстинкты. Извини. Хочешь, я тебе тунцом отдам?

Опускает взгляд на мой пакет.

—Здоровый…

—Давай я его приготовлю, а ты бери пивко и ко мне — футбол смотреть. Россия‑Бельгия.

—А…— воодушевляется сосед.— Да не вопрос! Ща сгоняю…

Зидан недовольно перебирает лапами в воздухе, требуя его отпустить. Ставлю пакет на пол. Открываю замок. Бросаю этого рыжего гада на пол. Чёрно‑белый Бэкхем настороженно обнюхивает Зидана. От того несёт рыбой.

—Ну вы чо, пацаны?— с претензией смотрю на котов.— Хорош по чужим балконам шариться!

Котяры, мурлыкая, трутся об мои ноги. Кто‑то в снег зимой выкинул около подъезда ещё котятами. Вот пришлось забрать. Пристроить так и не удалось. Так и живём.

—Жрать хотите? Ладно… пойдёмте, морды наглые.

Пинаю их мячик с колокольчиком. Оба летят наперегонки, отбирают его друг у друга лапами. Футболисты, блин…

Длинное узкое платье, подаренное Борисом, сжимает бёдра так, что мне тяжело двигаться. Я семеню, как гейша на окобо!