стала девушкой-духом. Это что же получается, через пару десятков тысяч лет я превращусь в тетушку-духа и в итоге стану бабушкой-духом? Быть духом всю жизнь не так уж плохо, но до самой смерти оставаться низшим духом – это ужасно!

Я глубоко погрузилась в размышления о своей невеселой участи, как вдруг между мной и Повелителем вод упало нечто. Оно тряслось и дрожало. Я оступилась и чуть было не споткнулась, но, к счастью, успела опереться об это пухлое нечто.

– Ха-ха-ха! Ой-ой-ой! Щекотно, щекотно!

Присмотревшись, поняла – круглое нечто, о которое я оперлась, оказалось пухлым животом. Я всегда думала, что ни у кого в мире не было такого же круглого, как жемчуг, и гладкого, как нефрит, живота, как у учителя Ху. Но, глядя на то, что было передо мной, я смогла в полной мере осознать значение фразы «в брюхе министра можно плавать на лодке[260]». Мясистое брюшко тряслось, три слоя жира вздымались один выше другого.

– Так колышется! На каждой волне – три излома[261]! Поистине выдающийся живот!

– Недурно, недурно. Я давно наблюдаю за этой малышкой, что пользуется такой популярностью у мужчин! А как увидел вблизи, сразу понял, что не только красива, но и зрение отменное.

Этот пухлый монах, судя по всему, ужасно боялся щекотки. Одну чашку чая спустя, отсмеявшись, он окинул меня пристальным и оценивающим взглядом с головы до ног и, помахав круглым веером из душистого тростника, заявил:

– У тебя, девочка, есть корень мудрости[262], и лучше тебе вверить себя мне!

Я смаковала его слова. Видимо, он хотел сказать, что мне следует пойти за ним. Что ж, очень по-дружески звучит!

– Приветствую вас, Будда Майтрея[263]. – Повелитель вод почтительно поклонился. Я очень удивилась: вот уж не думала, что этот толстый монах окажется Буддой. Тот похлопал по плечу Повелителя вод и улыбнулся:

– О, да это же малыш Ло Линь! Давненько не виделись!

Отец улыбнулся в ответ:

– С нашей последней встречи прошло больше ста тысяч лет. Хоть я еще не старик, но уже и не молод. Это моя дочь, Цзинь Ми. Прошу прощения, что так бесцеремонно потревожили вас.

– А я все думал, чей же это ребенок. Оказывается, твой! Такой выдающийся отец и такая прекрасная мать! Неудивительно, что она родилась невероятно красивой. Многообещающий талант, ей нужно как следует исповедовать буддизм! – Будда Майтрея потряс круглым веером и, повернувшись ко мне, горячо воскликнул: – Ступай в буддийский монастырь, и тогда всех несчастий и бед сумеешь избежать. Сохранишь благополучие, жить будешь в тепле и довольстве, о пище и одежде не нужно будет беспокоиться! Во всех делах твоих будет успех! Возрадуйся же, девочка! И откликнись скорее на мой зов! Преклонись пред своим наставником!

Повелитель вод опустил голову и улыбнулся:

– Премного благодарен за оказанную нам честь, но, к сожалению, Цзинь Ми уже заключила брачный договор, а это нарушает обет отречения от мирской суеты, что дают в буддийском монастыре. Боюсь, что мы можем потерять вашу благосклонность.

Будда Майтрея медленно покачал головой. Меж его бровей появились почти незаметные морщины.

– Жаль, очень жаль. Но кто же этот бессмертный везунчик?

– Повелитель ночи, Жунь Юй, – спокойно ответил отец.

– Это тот нелюдимый небожитель, который всегда таскает с собой оленя на ночное дежурство? – Будда Майтрея положил руку на живот и задумался. Через какое-то время он повернулся ко мне:

– Было бы неплохо, выйди ты за него замуж, но боюсь, что… – Казалось, он говорил со мной, но в тоже время и сам с собой. Его голос внезапно стал таким тихим, что я не услышала окончания фразы. Отец стоял слишком далеко, так что он тоже не расслышал слов Будды.

– Уже поздно, а мы очень спешим увидеть Будду Татхагата, поэтому вынуждены попрощаться. В следующий раз я непременно прибуду в сад Радости[264], чтобы нанести вам визит. – Отец поднял голову и посмотрел на предзакатное небо, переливающееся всеми цветами радуги. Будда Майтрея взмахнул подолом одежды и сказал:

– Все в порядке, ступайте.

Я последовала за отцом дальше по извилистой дорожке. Вслед нам доносились приглушенные сетования Будды:

– Жаль, как жаль! Я ведь так хотел помочь тебе миновать беду!

Но едва я услышала эти слова, как воцарилась тишина. Даже жужжания насекомых слышно не было, что уж говорить о голосе. Я подумала, что, возможно, мне всего лишь послышалось.

Дорожка постепенно расширялась. И тут в поле зрения появилось огромное раскидистое дерево. Крона была такая пышная: каждый темно-зеленый листок плотно прилегал к другому, создавая плотный лиственный навес. Между переплетенных ветвей свисали воздушные корни, напоминающие усы старика. Прищурившись, я окинула взглядом священное дерево Бодхи[265] – такое отчужденное, отрешенное от мирской суеты. Рядом с ним даже подумать о чем-то недостойном казалось грехом.

Под сенью дерева на боку лежал Будда Татхагата. Рядом было зеркало, в котором отражались ярко-золотистые, ослепительные лучи заходящего солнца. От Будды исходило такое сияние, что смотреть на него было невозможно. Я была вынуждена отвести глаза, но успела заметить, что на зеркальной глади мирно спал синий лотос, у которого недоставало одного лепестка.

Будда внезапно открыл глаза, и золотой свет, будто почувствовал себя недостойным, мгновенно рассеялся.

– Приветствую просветленного Будду! – Отец молитвенно сложил руки и низко поклонился. Я, подражая ему, тоже поклонилась.

– Приветствую, Будда!

– Будда, вы всеведущи, и, конечно же, вам известно, для чего мы пришли к вам. Скажите, поможете ли вы нам? – Отец опустил глаза, казалось, он смотрит на кончик собственного носа.

Будда Татхагата сел, скрестив ноги, и положил руки на колени. Когда он заговорил, в его голосе будто бы сплелась воедино скорбь всего мира:

– Для того, кто находится на пороге смерти, не все ли равно, снята ли печать Сангхи?

Повелитель вод пошатнулся и резко вскинул голову. Вот уж не думала, что у почтенного Будды тоже бывает плохое настроение! Еще когда он только рот открыл, я уже задрожала, будто ворона на холоде.

– Цзинь Ми скоро настигнет большое несчастье? Надеюсь, вы скажете точнее? – Обычно такой спокойный и ровный голос отца сейчас прозвучал совсем иначе. Он говорил так быстро, торопливо. – Будда, вы милосердны и спасаете множество существ из всевозможных бед. Прошу, спасите мою дочь!

Будда Татхагата поднял лист, опавший с дерева Бодхи, и изрек:

– Спасение одной жизни не является милосердием, спасение ста жизней также не является милосердием. Спасать все живущее – вот истинное милосердие. Если в горах был смертельно ранен свирепый тигр, нуждается ли он в спасении?

– Конечно