Оба понимали, что меняется все, но если можно прожить, ни о чем не задумываясь, этот вечер – они его так и проживут. Тем более что это вечер премьеры «Лебединого озера».

В фойе все было по-другому: реплики звучали приглушенно, улыбки стирались с лиц, веселье и возбуждение смущенно прятались, букеты грустно склоняли головы. Над всем царила, задавая тон, фотография на задрапированном траурным крепом стенде – Пелин улыбалась красивой натренированной улыбкой примы, которая теперь не изменится никогда.

«Этот спектакль мы посвящаем тебе», – было написано под фотографией. Наверно, для того, чтобы не говорить речей, не устраивать минуту молчания и не портить всем этим настроение публики. Хорошо задрапированный цинизм.

– Лиза! Наконец-то! – в конце фойе, подальше от этого memento mori, был весь цвет балетного общества – вернее, та его часть, которой нечего было сейчас делать за кулисами. Здесь, в непривычных костюмах и галстуках, чисто выбритые и отдохнувшие, что-то бурно обсуждали Ринат и Роман; здесь сиял лысиной и улыбкой Эльдар и делала попытки быть любезной принарядившаяся Нина; здесь, в эффектном ярко-красном бархатном платье с открытыми плечами и перчатками до локтей, поверх которых сверкали крупными камнями многочисленные кольца, хохотала Нелли, и рядом с ней негромко обсуждали что-то серьезно-деловое ее муж и Гинтарас – сюда и направились уже замеченные всеми Лиза и Цветан.

Так часто бывает на подобных мероприятиях: небольшая группа людей, чувствующих себя чужими в большом обществе и, может быть, не очень уверенными в себе, всячески старается обратить на себя внимание, и демонстрирует избыточное дружелюбие, и слишком громко смеется, и слишком бурно реагирует на любую мелочь и шутку, доказывая таким образом всем и самим себе, что они дружны и едины, что у них полно общих воспоминаний и им одним известных историй, и все эти воспоминания и истории значительны и прекрасны, и им хорошо вместе, и пусть это чужое общество еще им завидует и желает влиться в их ряды и смеяться их никому непонятным шуткам.

Так ведут себя едва знакомые гусары, приехавшие на побывку и попавшие с корабля на бал, так ведут себя подростки, оказавшиеся в компании людей постарше или просто чужих, так ведут себя некогда известные старики-актеры, по инерции притащившиеся на дискотеку в молодежный клуб, – так вели себя и говорящие по-русски граждане бывшего Советского Союза и вечного государства по имени «Балет».

Радостные крики и приветствия обрушились на Лизу и Цветана, шумный и возбужденный разговор ненадолго стал общим; Нелли, Лиза и Нина обменялись неизбежными комплиментами по поводу платьев и причесок и выслушали более искренние похвалы от мужчин; все – по умолчанию – говорили друг другу только приятное и не касались скользких тем, хотя видно было, что темы эти, больше всего занимающие всех, лишь ненадолго затаились, дали себя затмить тому событию, которым всегда является любая театральная премьера.

Все потом, потом, через три часа, сейчас это никому не важно и не интересно, сейчас мы все болеем за общее дело, мы забыли наши споры и неприятности, ничего нет в мире – только долгожданное, многострадальное и чудесное «Лебединое озеро»!

– А вон наш сыщик, смотрите! С какой-то дамой!

– Это Айше, его жена, я пойду поздороваюсь, – Лиза отошла от говорящей по-русски компании и стала пробираться туда, где в простом, но явно дорогом черном платье стояла Айше. Кемаля она не видела: просто не узнала со спины, и удивилась, когда, оказавшись совсем рядом, услышала его голос.

– Это черт знает что! – негромко говорил он, и его слова так явно не предназначались для посторонних, что Лиза приостановила свое стремительное движение. Айше смотрела на мужа и не видела или не узнавала Лизу в ее бально-вечернем облике. – У него алиби, которое я – я сам! – могу подтвердить, и я ухитрился это понять только сейчас! Либо он не совершал второго убийства, либо я вообще не прав и он не виновен, либо… мне пора на пенсию, вот и все!

– А ты уверен? – тихо спросила Айше, Лиза даже не услышала, а угадала ее слова.

– Конечно! Я сам его видел – весь тот вечер, и не сообразил! Там время смерти точно определили… – Айше встретилась глазами с Лизой и перебила мужа.

– О, Лиза, я вас не узнала, добрый вечер! Прекрасно выглядите!

– Спасибо, вы тоже, – больше всего на свете Лизе хотелось не показать своего любопытства, но она боялась, что оно ясно написано на ее лице. Надо было срочно придумать, о чем говорить, чтобы они не поняли, что она их подслушала, но в голове невольно вертелось сказанное Кемалем.

Значит, он кого-то подозревал? А у его подозреваемого оказалось алиби на время, когда совершено то самое второе убийство, о котором все говорили, но никто толком не знал? Значит ли это, что он нашел того, кто купил новый зонт и принес зонт Пелин к Цветану?

Но… второе убийство? Зачем его совершать человеку из театра? Чтобы отвести от себя подозрения: якобы в городе завелся маньяк? Но это… да, это встречается в кино и романах, но чтобы в жизни?! Лиза с трудом, но понимала, что можно убить своего врага – того, кого ненавидишь, или кого считаешь своим врагом и помехой в каких-то очень важных делах, но чтобы убить… просто так, постороннего человека? Незнакомую молодую женщину, к которой не испытываешь ни любви, ни ненависти, о которой ничего не знаешь? Как это может быть?

Кемаль сказал, что тот, кого он подозревал, не мог совершить второго убийства, а первое?

Звонок спас запутавшуюся Лизу от разговора – толпа зашевелилась, надо было идти в зал, занимать места, смотреть балет… какое все это ненастоящее! Ей показалось, что на лице Кемаля тоже проступили досада и скука: «Лебединое озеро» интересовало его сейчас меньше всего.

– Лиз, – прошептал ей в самое ухо незаметно подошедший Ринат, – тут такое дело… Шевкет вчера после генеральной Нелли бумагу дал… ну, предупреждение такое, что типа в ваших услугах больше не нуждаемся, через два месяца вы свободны…

– Нелли? – ахнула Лиза. – Как же так?! Она же…

Она так старалась, и была такой активной, и работала с утра до ночи, и сделала это «Лебединое», и…

– Да все понятно, – кивнул Ринат, – она-то такая, но тут Эльдар воду мутит… короче, тебе придется сегодня с Шевкетом говорить, поняла? Ты постарайся, а? Может, удастся чего? Это же из-за меня все… мне ее жалко.

– Почему из-за тебя?

– Неважно, потом объясню… все, иди уже, а то она услышит…

– Но она… веселая, как всегда!

– Она молодец, удар держит. У нас в балете слабонервным делать нечего! Все, давай, вон Цветик тебя ищет, – Ринат заговорщицки подмигнул и исчез так же быстро и незаметно, как появился.

Зал был полон, они с трудом нашли места – сбоку, там, где всегда сидели репетиторы и хореографы, и вот начала медленно гаснуть хрустальная люстра, замешкавшиеся зрители принялись поспешно отыскивать свои места, и, заглушив последние шорохи и шаги, завладели всеми первые уверенные аккорды увертюры.

Забудьте все – сказала волшебная палочка дирижера, все потом, через три часа, а сейчас – за мной, зритель, за мной, и я покажу тебе волшебную сказку, кто сказал тебе, что их время прошло?