порывом ветра, дружно захлопали, будто аплодировали тонкой игре заезжих актеров.

Вадим откинул простынку, сел. Он и впрямь чувствовал себя удивительно бодро. Может быть, это всего лишь иллюзия, последний всплеск жизни в неизлечимо больном организме? Какую дозу радиации он получил, шляясь по зараженной территории? Или воспользовавшись инъектором и фактически убив свое предыдущее тело, он избавился и от многих нежелательных последствий?

– Ты готов? – спросила Инга.

– Нет, – встрепенулся Вадим, – сейчас.

Он быстро оделся, подошел к ней, встал рядом.

Через приоткрытую форточку в комнату проникал однотонный уличный шум. В нем не было никакой полезной информации, только шорох ветра, гомон листвы, скрип ветвей да редкие далекие удары, словно пьяный барабанщик, уснув на рабочем месте, периодически теряя равновесие, тыкался лбом в потемневшую от времени кожаную мембрану.

Вид из окна тоже не отличался разнообразием. За густо разросшимися деревьями угадывались очертания следующего коттеджа. Куски безоблачного неба сияли рваными бирюзовыми кляксами.

– Почему ты уверена, что это я тебя вытащил? – поинтересовался Вадим.

– Я знаю.

– Откуда?

– Меня уже допрашивали.

– Выходит, нас нашли не те друзья, о которых ты говорила?

Инга заразительно зевнула и, очаровательно потянувшись, мимолетным движением коснулась своих губ оттопыренным указательным пальцем.

Вадим ощутил тревожную неловкость. Инга явно намекала, что их подслушивают, а тогда, быть может, за ними еще и подглядывают!

– Друзья понятие устаревшее, – между тем вздохнула она. – Свободный умный человек зачастую глубоко одинок даже в окружении тысяч соплеменников. Люди, как и другие животные, сбиваются в стада лишь по необходимости, в основном от страха или от голода. Тот, кто сыт и ничего не боится, живет сам по себе…

Краснов хотел было поспорить, но упоминание о голоде отозвалось в его желудке тоскливым урчанием.

– К какому бы стаду мне примкнуть? Чтобы хорошенько накормили…

– Идем, – усмехнулась Инга. – Все давно готово!

Она взяла его за руку и как ребенка повела за собой. Вадиму понравилось.

В кухне витали ароматы жареной рыбы. Салат из морской капусты выглядел крайне заманчиво, а маринованные кальмары так и просились под водочку, но из напитков был только чай. Вадим, забыв о приличиях, набросился на еду. Кроме даров моря на столе присутствовали странные зеленоватые лепешки. Они были чуть горьковаты на вкус, однако вполне съедобны.

Быстро умяв полную тарелку золотистого филе, он немедленно попросил добавки.

– Есть еще какая-то колбаса, – Инга указала на дверцу холодильника. – Пахнет съедобно… но я не представляю, из чего они ее тут делают…

У Вадима сразу пропал аппетит. Блаженная сытость уступила место тревожным переживаниям. В голове вновь завертелись десятки вопросов, но задавать их сейчас было нельзя.

Очевидно, почувствовав его состояние, Инга сказала:

– Нам разрешили прогуляться к морю.

– К морю? – не понял Вадим.

– Ну да. За стеной же тут море… вернее, теперь океан…

– За какой стеной? А, черт! Точно!

– Вблизи должно быть впечатляющее зрелище.

– Я думал, мне все привиделось…

– Напрасно, – печально заметила Инга. – Как выяснилось, реальному миру доступны нереальные фокусы.

– Что в этом плохого? – отодвинув тарелку, спросил Вадим.

– Когда на ходу меняются правила, теряет смысл вся игра.

– Как может исчезнуть смысл там, где его не было изначально?

– Не передергивай. Безмерный цинизм – удел слабаков. Когда очень страшно жить, легче всего подавлять ужас пренебрежением к любым человеческим ценностям.

– А что тогда сложнее всего?

– Не стать циником… – Инга ехидно усмехнулась. – Но это не про нас… Так мы идем или нет?

– Конечно идем, – Вадим медленно вылез из-за стола и тихо добавил: – А для подавления ужаса есть и другие средства…

– Химические стимуляторы не в счет, – сказала Инга, убирая в холодильник остатки салата и недоеденную рыбу. – После миллионов лет эволюции остановиться на обществе веселых алкоголиков и задорных наркоманов? Грустно.

– Вообще-то я имел в виду любовь… – потупился Вадим.

Инга сделала вид, что не расслышала.

– Подожди в прихожей, – деловито бросила она. – Я быстро.

Они вышли в коридор. Девушка нырнула в соседнюю комнату, а Вадим обнаружил возле входной двери свои вымытые армейские ботинки, которыми разжился еще на военной базе. Нахлынувшие воспоминания окончательно испортили настроение. Что-то заныло в груди, правда, не так больно как раньше, но достаточно для того, чтобы вновь задуматься о преступлениях и наказаниях.

Краснов обулся. Спустя пару минут появилась Инга. Она была одета в такой же синеватый камуфляж. Видать, местное полицейское управление перед самым потопом щедро снабдили новенькой униформой.

На улице, несмотря на зелень и игривое солнышко, было как-то неуютно. Влажная духота застревала в горле. Казалось, еще немного – и воздух придется пить словно кисель. Вадим с детства ненавидел это полужидкое кушанье. Оно всегда вызывало у него рвотные спазмы, и никакие заверения родителей в полезности сего продукта не могли заставить «упрямого мальчика» сделать хотя бы глоток. Родителей в отличие от киселя он любил по-настоящему и сильно переживал, когда приходилось их расстраивать. А потом они вдруг исчезли из его жизни. Дико! Несправедливо! Обидно! Уже только этого было достаточно, чтобы найти в себе силы и отомстить обидчикам.

Утонувшие в зелени коттеджи закончились. Тропинка свернула в низину. Справа обзор ограничивала высокая кирпичная стена, опутанная по верху колючей проволокой. Приглядевшись, Вадим заметил камеры слежения и лепестки объемных датчиков. Неудивительно, что им разрешили пешие прогулки. Каждый их шаг фиксировала чуткая электроника, она же элементарно могла записывать и любое произнесенное слово. Да, следить за другими люди научились, часто при этом забывая следить за собой.

– Ты чего морщишься? – поинтересовалась Инга. – Голова болит?

Вадим лишь сейчас обратил внимание, что повязка-то исчезла. Он осторожно потрогал шишку на темечке. Ничего, заживет.

– Далеко еще? – спросил он.

– Вон за тем холмом.

– Это какая-то военная зона?

– Мне толком не объяснили. Сказали, что здесь безопасно…

– Да уж…

Собственно верхнюю кромку водяного вала они увидели почти сразу, как вышли из дома. Чудовищное неописуемое зрелище. Вадим чувствовал себя муравьем, оказавшимся в плывущей по реке стеклянной банке.

Перед холмом деревья расступились, и с его вершины стена воды стала видна во всей красе. Вадим попытался прикинуть высоту, но, не найдя подходящего ориентира, лишь умозрительно оценил ее в пару сотен метров. Более чем достаточно!

– Как же такое возможно? – подозрительно осведомился он. – А главное – зачем?!

Инга выразительно посмотрела на него и ничего не ответила. Позади и чуть левее виднелся город. Где-то там затерялся небоскреб, в котором их и повязали.

Они спустились с холма. Здесь все деревья были вырублены. Искусственная равнина простиралась до самого водораздела. Метров двести сплошных пеньков. Тянувшийся справа забор так и уходил в воду. Закрепленные на нем мощные прожектора зачем-то среди бела дня светили в толщу океана. Редкие отчаянные рыбины загадочными тенями выплывали из глубины и, вильнув хвостом, уходили обратно. Гигантский аквариум в действии! Вопрос только: кто за кем наблюдает?

Рядом с тропинкой в землю был вбит металлический штырь, с табличкой, извещающей о том, что приближаться к стене воды опасно для жизни. Но никаких специальных ограждений от любопытствующих бездельников предусмотрено не было. Значило ли это, что все любопытствующие бездельники здесь давно перевелись, оставалось неясным.

Вадим обратил внимание на какой-то назойливый гул. Звук то усиливался, то почти исчезал. Его источник явно прятался недалеко от воды.

Краснов решительно пошел вперед. Инга не отставала. Предупредительный знак, к счастью, не мог выстрелить им в спину, а до появления других ревнителей порядка пройдет хоть немного времени.

Стоило рискнуть! По мере приближения к границе миров гул все нарастал. На половине пути Вадим счел, что шумовой фон уже достаточен для ведения «непринужденной» беседы и опустился на большой кряжистый пень. Инга уселась напротив.

– Тут действительно опасно? – негромко, но внятно спросил Вадим.

– Не более чем везде. Пограничный слой немного колеблется, – она указала на воду, – отсюда возникает звук.

– Тогда есть надежда, что посторонние