порядок в материалах дела, к расследованию которого его привлекали. Именно благодаря своей прусской дотошности несколько лет назад он попал в уголовный розыск после того, как в руки Мартинковского попали материалы дела насильника из Мораска, которое вел Адамский. Мартинковский терпеть не мог бумажную работу, такой аккуратист был для него настоящим подарком судьбы. С тех пор в бумагах отдела воцарился порядок, кроме того, сотрудник, ответственный за документацию, всегда помнил, что в какой папке находится.

Проходя по Лазаревскому рынку, старший лейтенант краем глаза поглядывал на толпившихся здесь людей. Возле пересекавшей площадь низкой бетонной стены, на которой раскладывали свои товары мелкие торговцы, он заметил лысую голову мужчины в военной куртке цвета хаки. Лысый постоянно наклонялся и исчезал в окружавшей его толпе жестикулирующих мужчин.

Адамский усмехнулся. Он хорошо знал, чем они занимаются. Они играли в карты, а лысый, Оло Голона, как его называли местные, был в этой игре крупье.

– Черная проигрывает, красная выигрывает! – выкрикивал Оло. – Кладешь, открываешь и деньги забираешь, – говорил он стихами, убеждая наивных простаков делать ставки.

Старший лейтенант пробрался сквозь толпу игроков и остановился напротив раздающего. Голона посмотрел на Адамского и неохотно спрятал карты в карман курки:

– В связи с визитом милиции показ карточных фокусов отменяется.

Толпа растворилась, словно по мановению волшебной палочки, на месте остались только милиционер и картежник. Он вынул сигарету, закурил, а затем сел на перевернутую вверх дном мусорную урну, использовавшуюся в качестве карточного стола.

– Ну зачем ты, Весек, мешаешь мне вести бизнес. Столько лохов можно было развести, неделю не пришлось бы работать.

Голона мог себе позволить так разговаривать с милиционером, они были знакомы с детства, учились в одном классе в начальной школе и сейчас жили в одном доме. Увидев другого милиционера, например, участкового Обрембского, он давно бы убежал, но Адамского он не боялся. Тот похлопал его по плечу и дружески улыбнулся:

– Еще отыграешься. У меня к тебе важное дело, я хотел с тобой поговорить о твоем участковом, которого подстрелили в двух шагах отсюда.

– Как он? – поинтересовался Голона, как многие местные, немного беспокоившийся за «своего» милиционера.

– Умирать еще не собирается, жить будет и скоро вернется на район, так что пусть местные не радуются. Я хотел тебе кое-что сказать. Мы разыскиваем того, кто его ранил, и мы уже совсем близко подобрались. Нам нужно узнать, кто 8 марта возвращался ночным рейсом «Беролины». Тот, кто тогда ехал, стрелял в Обрембского. Я имею в виду проводника этого поезда. Кто-то должен был его видеть.

– Проводника в поезде легко заметить, но пассажиры этого рейса мало что видят, потому что много пьют, когда возвращаются домой.

– Но их путь обычно заканчивается на Лазаревском рынке с товаром из Германии. Если бы ты мог шепнуть здесь и там, что мы разыскиваем всех, кто тогда ехал. Ты ведь можешь нам помочь. Коллеги Обрембского не забудут того, кто им помог. Ну и вознаграждение для такого человека найдется…

С вознаграждением я, наверное, погорячился, подумал старший лейтенант, но, возможно, это поможет. Пусть сначала кто-нибудь отзовется, а потом уже будем думать о вознаграждении.

– Вознаграждение, говоришь? – проглотил наживку Оло, почесав лысую голову. – Почему нет, могу нашептать, тем более люди на нас смотрят, потом обязательно спросят, о чем это я посреди Лазаря с милицией болтаю.

Мимо них пробежала с высунутым языком собака коричневого цвета и помчалась в сторону стаи голубей, ожидавших неподалеку на траве своей ежедневной порции хлеба, которым их кормили местные пенсионеры. Дворняга налетела на стаю с громким лаем, но ей не удалось поймать ни одной птицы, все они успели взмыть в воздух.

– Ты видел? – спросил Оло милиционера, но Адамский уже скрылся в толпе.

г. Катовице, 8:20

Старший рядовой Мариуш Блашковский удобно расположился на стуле и посмотрел на стоявший перед ним стакан чая. Брошенный в кипяток пакетик чая быстрого заваривания постепенно окрашивал воду в коричневый цвет.

Интересно, подумал Блашковский, почему у этого чая нет названия. Все эти дешевые сорта как-то назывались. Был чай улун, мадрас и юнан, а этот был просто чаем быстрого заваривания. Как будто у того, кто придумывал названия продуктов, закончились идеи, и остался лишь способ приготовления.

Блашковскому не нужен был чай, чтобы активизировать деятельность мозга. Он пил его, потому что любил сладкое. Ему неудобно было есть сахар ложечкой из банки, поэтому он довольствовался даже второсортным чаем, лишь бы в нем было много сахара.

Алюминиевой ложечкой он вынул пакетик из стакана и открутил металлическую крышку на банке из-под огурцов, в которой старший лейтенант Пытлок хранил сахар. Он осмотрелся вокруг, как будто опасаясь, что кто-то может заметить его не слишком мужское поведение. Но он был один в кабинете, ни у кого из работавших здесь офицеров не было привычки приходить на работу так рано. Он быстро насыпал в стакан шесть ложек сахара и размешал. Теперь можно было приступать к работе. Перед ним лежала пухлая папка с материалами дела. Со вчерашнего дня, то есть с момента, когда они с младшим лейтенантом Олькевичем приехали в Катовице, он сидел над этими бумагами. Это были материалы дела, касавшегося убийства железнодорожника, тело которого с отрезанной кистью было найдено в микрорайоне Охойец в Катовицах. К вечеру он прочитал все от корки до корки, а сегодня должен был провести более тщательный анализ. Изучая документы, он записывал замечания и выводы в свою тетрадь. Он отмечал каждую деталь, не вписывавшуюся в общую картину и казавшуюся странной. Вчера он очень гордился своими записями, но сегодня после того, как их просмотрел, он пришел к выводу, что это ерунда, какие-то неточности в адресах допрошенных лиц, перепутанные даты, неправильно записанные фамилии. То, что вчера казалось ему важным, сегодня выглядело как обычная неразбериха в бумагах в ходе следствия.

Расследование дела не привело к каким-либо результатам. Виновный не был найден, не удалось установить подозреваемых. Правда, в рапорте упоминался человек, который, по мнению проводившего расследование старшего лейтенанта Альберта Трульки, мог каким-то образом быть связан с гибелью своего друга и коллеги по работе, но Блашковскому казалось маловероятным, чтобы именно этот человек был причастен к смерти железнодорожника. Этому противоречила логика развития событий.

Убитого звали Ежи Кавулок. Он был одним из двух проводников, обслуживавших поезд, следовавший из Катовиц в Вену. Накануне своей смерти железнодорожник возвращался поздно вечером из столицы Австрии и, как утверждал его коллега, начальник поезда Мариан Клюта, после работы Кавулок поехал домой. Мужчины расстались на надземном переходе над путями возле вокзала в Катовицах.