вопросом, можно ли совместить онтогенетическую жизнь (формы жизни вида) со вторым законом термодинамики (движением к максимальной энтропии, распаду всех форм организации в ее атомизации, когда каждая частица формальности оказывается равновероятной), по-видимому, совместимым лишь с филогенетической жизнью (общим происхождением всех индивидов)? Серр дает положительный ответ: «Концептуальная пара „информация – энтропия“ низводит старую метафизическую пару случайности и необходимости на уровень объективного, исчислимого, позитивного» (Ibid.: 62). Поскольку информация выступает в качестве валюты в экономических расчетах термодинамических балансов (информация не безвозмездна, каждое наблюдение имеет свою цену, см. Негэнтропия и Демон Максвелла (неантропоцентрическое познание)), пара «информация – энтропия» обеспечивает физическую теорию наследования.

Вопрос, который может выйти на первый план в ходе обсуждения термина «инвариантность», связан с тем, как субстанциальное тождество, абсолютное в силу того, что оно подчиняется случайности, можно определить в количественных терминах. Мишель Серр и Жак Моно, основываясь на теории информации, опирающейся на традицию Освальда Винера, Лео Силарда и Леона Бриллюэна, предполагают (см. Негэнтропия), что такое тождество можно квантифицировать в качестве связанных количеств информации, способных сохранять определенную структуру при преобразовании переменных. Инвариантность Моно может быть понята как ее собственное «содержание» (количественное определение видовой принадлежности), «равное количеству информации, которое, передаваясь от поколения к поколению, обеспечивает сохранение определенного структурного стандарта» (Monod, 1972: 13). Инвариантность зарезервирована для количества, задающего уровень информации или негэнтропии (Serres, 1992: 57) (связанная информация). Из инвариантного содержания следует то, что Моно называет «телеономной информацией». Понятие телеономии отсылает к расчетам вероятностей по комбинаторной сумме преобразований, которые могут применяться к инвариантному количеству информации в соответствии с законами сохранения (Monod, 1972: 14). Большое достижение Моно состоит во введении различия между 1) операциональным определением случайности как неизвестного (в силу несовершенной постановки эксперимента, незнания всех исходных условий, издержек наблюдений); такая случайность оперирует в логических/формальных терминах стохастической статистики; и 2) сущностным определением случайности, приписывающим ей субстанциальное и абсолютное тождество[46]. Мы легко можем связать действующую случайность с энтропией как операциональной мерой в термодинамике, а сущностную случайность – с принципиальным предположением о том, что общая сумма энергии во Вселенной конечна и инвариантна. Последняя неисчислима – ее можно лишь перевести в код, и, подобно тождеству различных форм жизни, выраженному на языке ДНК, она может быть расшифрована переводом способов кодирования.

Существует универсальная природа (субстанциальное тождество), которая свойственна всем вещам, и эта универсальная природа – то, что Жак Моно характеризует как «странность» объекта[47]. Тот, кто путает инвариантность с тождественностью, прочтет странность «странных объектов» Моно как прилагательное. Однако, по словам Серра, «странное здесь не квалифицирует существительное», оно действует скорее как квантификатор, чем квалификатор. Молекулярная теория генетического кода – это «физическая теория наследования», дополняющая эволюционизм Дарвина. Физическая теория наследования является основанием квантификации субстантивов с точки зрения различных уровней негэнтропии (как количественных значений случайности, которые могут быть расшифрованы, исходя из отношения взаимной импликации между инвариантом и телеономной информацией). Вводя понятие странного объекта, Моно формирует представление об объекте, который не противоречит ни принципам физики (второй закон термодинамики, единичная универсальность), ни дарвиновской биологии (естественный отбор в эволюции, множественная универсальность природных видов). Следовательно, как онтогенетическая, так и филогенетическая жизнь совместима с термодинамикой. Но основной момент заключается в том, что инвариантность генетически, химически и физически предшествует телеономии: выражаясь словами Серра, «Genomenon – это тайный код Phaenomenon» (Serres, 1992: 59). «Странный объект» не предполагает различия между естественным и искусственным, между вещами, имеющими назначение (спроектированными), и вещами естественными (бесцельными), а также между одушевленным и неодушевленным. Для понимания примата кода у Моно очень важно подчеркнуть: все, что слишком часто упрощают до уровня «кода жизни», является для Моно отношением между кодом и его тайной (жизнью), которое характеризуется их взаимной независимостью, связью с феноменом жизни (а не самой жизнью) и случайностью в ее субстанциальном определении.

«События, которые могут спровоцировать или сделать возможной ошибку в репликации генетического сообщения, и ее функциональные последствия также полностью независимы друг от друга. Функциональный эффект зависит от структуры, фактической роли модифицированного белка, взаимодействий, в которые он вступает, реакций, для которых он становится катализатором, – от всего, что никак не связано ни с самим событием мутации, ни с его непосредственными или отдаленными причинами вне зависимости от того, является ли определяющей или нет природа этих причин».

Monod, 1972: 114

Чтобы проиллюстрировать эту постулируемую независимость между самим кодом и его явно выраженными проявлениями, Моно обсуждает совпадение гетерогенных по природе последовательностей на примере мастера, ремонтирующего крышу, случайно выронившего свой инструмент, и прохожего, который никак не связан с мастером на крыше, но попадает под удар падающего инструмента и гибнет. Если предположить, что существует логика более крупного масштаба, гомогенизирующая эти две гетерогенные серии, то действительно пришлось бы предположить, что прохожему с самого рождения была уготована судьбой эта смерть; в ответ на такой фатализм Моно подчеркивает различие между двумя определениями случайности: 1) операциональным и 2) субстанциальным. Хотя сам генетический текст представляет собой замкнутую и конечную систему (сводимую к алфавиту аминокислот и нуклеотидов), источник невероятного разнообразия биосферы является результатом ошибок в транскрипции последовательностей кода. Для этого процесса транскрипции очень важно всегда учитывать пары нуклеотидов (в буквальном значении – то, что при ядре), невозможно обойтись сингуляризированным и изначальным. Эти пары (такова основная роль, которую должны играть инвариантные количества информации в противовес структурной телеономии связанной информации) нужно расшифровывать в двух смыслах.

Как сказал бы Серр: «Природа скрыта дважды. Во-первых, за шифром. Во-вторых, за ловкостью, скромностью и утонченностью, которые не позволяют нам считать шифр даже из открытой книги. Природа прячется за скрытым шифром. Экспериментирование, вмешательство сводится к тому, чтобы проявить его» (Serres, 2000: 140)[48].

См. также: Уравнение (математическое мышление); Негэнтропия; Демон Максвелла (неантропоцентрическое познание).

Вера Бюльманн

(Перевод Глеба Коломийца)

Инсургентный постгуманизм

Можем ли мы представить себе постгуманизм, открыто политический и при этом сочетающийся с общественными движениями? Такая его бунтарская, инсургентная версия не только перекроит теоретические контуры постгуманизма, но и поставит под вопрос фиксацию многих социальных движений на государстве и политической власти, открыв живущую внутри них и идущую наперекор им историю негуманистической борьбы. Ее можно проследить вплоть до бегства рабочих от каторги, принудительного труда и рабства. Сингулярности, составлявшие эту беглую, странствующую толпу, совершенно не походили на гуманистического индивида, возникшего в Европе и распространившегося по миру в результате колониальной экспансии. Они стояли гораздо ближе к тому негуманистическому плебсу, что пересекал бескрайние