Папа нервно поправил перед собой тарелку и приборы, хотя стол, как и всегда, был накрыт безупречно.

– Мне бесконечно жаль, Алисия, – подавленно произнес он. – Я был взволнован и ввел тебя в заблуждение.

– Можно, конечно, и так сказать, Иоганн! Более чем неосторожно с твоей стороны, ты меня чуть в могилу не свел. Меня сих пор трясет при мысли…

Элизабет не выдержала. Она знала, что вмешиваться в споры между родителями неумно, но папино виноватое выражение лица не давало ей покоя.

– Мама, может, тебе нужно было переспросить?

Мать наградила ее упрекающим взглядом:

– К сожалению, у меня не получилось. Папа бросил трубку прежде, чем я успела проронить хоть слово.

– Тогда нужно было перезвонить.

Как и ожидалось, теперь она почувствовала материнский гнев. Или она думает, что мать не умеет пользоваться телефоном? Да она несколько раз звонила на фабрику, но никто не подошел.

– Я не могу этого понять, – покачал головой отец.

– Я тоже, Иоганн. Две секретарши, и ни одна не в состоянии…

Она замолчала, потому что в столовую вошли Пауль и Китти. Было заметно, что Пауль в отличном настроении, он прямо весь светился. Китти первым делом подлетела к маме и обняла ее, по обыкновению болтая разную ерунду. Элизабет тихо вздохнула. Она не выносила этот сумасшедший темперамент сестры.

– Бедная мама! Сколько ей пришлось сегодня пережить. Нет, папа, все-таки это непростительно. Как ты мог заставить маму так волноваться? Иногда ты и правда такой… такой… такой черствый. Такой резкий. Не отдаешь себе отчет, насколько можно ранить нежное сердце. Ох, мама, как я тебя понимаю. Ты почему ничего мне не рассказала? Я только что узнала все от Поля…

К удивлению Элизабет мама вдруг приняла сторону отца. Заявила, что среагировала слишком импульсивно, слишком необдуманно, что действовала, руководствуясь эмоциями, а не рассудком. При этом улыбнулась отцу и посмотрела на Пауля. Тот заверил мать, что теперь можно успокоиться, что он сидит за обеденным столом живой и невредимый и, кстати, очень голоден.

– Но вообще-то меня удивляет, что никто не поинтересовался пострадавшей девочкой. Бедняжке тринадцать лет, и это воспоминание останется с ней навсегда!

Теперь Элизабет удивило, насколько энергично папа кивнул в ответ на слова сына. И подтвердил, что работница заслуживает исключительного сострадания.

– Ей всего тринадцать лет? – с ужасом вскрикнула Китти.

Она рассеянно взяла с суповой тарелки салфетку, поскольку Роберт намеревался разливать бульон с омлетом.

– Верно, бедная девочка, – подала голос и Алисия.

– Как возможно, что на фабрике работают в таком возрасте, Иоганн? Разве они не должны ходить в школу?

Папа поменялся в лице. Конечно, подростки до четырнадцати обязаны посещать школу. Но тринадцатилетних девочек часто привлекают для помощи в домашнем хозяйстве, так почему бы не на фабрике? У них острые глаза, проворные руки, они смышленые и гордятся тем, что зарабатывают.

– Тебе это только кажется, папа, – возразила Китти. – Я знаю от Мари, каково стоять у станка по десять часов в день. Ты глупеешь, притупляются чувства, иссыхает мозг…

– Мари рассказывала? – спросил Пауль. – Боже!

Он вложил в свои слова столько сочувствия! Элизабет тут же спросила себя, уж не передалась ли симпатия к Мари от ее сестры и Паулю.

– Ну, ей это не повредило, – заявила Элизабет. – Мари научилась обращаться со швейной машиной, разбираться в тканях и расцветках. В сущности, работа пошла ей на пользу.

– Как ты можешь так говорить, Лиза! – возмутилась Китти. – У тебя и в самом деле характер, как у ротвейлера!

– Катарина!

Это была мама, в зародыше задушившая спор между сестрами. На несколько минут в столовой воцарилась тишина. Пауль взял Китти за руку – жест, который означал: я целиком на твоей стороне, но горячиться бессмысленно. Папа уже опять был мыслями на фабрике, мама замолчала на то время, пока Роберт сервировал главное блюдо. Есть вещи, которые не следует обсуждать в присутствии персонала.

– Я ни в коем случае не хочу, чтобы вы спорили за столом. По крайней мере, в присутствии прислуги.

– Мне придется напомнить, что именно ты настаивала на пребывании Мари в доме и даже сделала ее камеристкой. – Папа не мог себе отказать в этой ремарке, и мама проглотила его слова безо всяких возражений. Элизабет напряженно посмотрела на Китти, но и та молчала. Вместо этого отец продолжил:

– Хочу воспользоваться случаем, когда вся семья в сборе, и сделать сообщение. Оно касается тебя, Пауль. – Он отодвинул от себя тарелку, выпрямился и стал казаться выше. Пауль отложил приборы и в ожидании посмотрел на отца:

– Слушаю тебя, отец.

– Сегодня у меня к тебе было множество претензий. О чем идет речь, мы обсуждать не будем, ты и сам знаешь, что поводов для недовольства у меня было предостаточно…

Пауль потупил глаза, Китти хотела было сказать что-то в защиту брата, но отец не дал ей вставить слова.

– Однако потом ты меня удивил, если не сказать – сразил, – продолжал Иоганн Мельцер. – Ты продемонстрировал, что можешь действовать мужественно и решительно.

Я охотно сознаюсь, что не владел ситуацией сам и без быстрого вмешательства девочку, возможно, спасти бы не удалось…

За столом не шелохнулись. Редко Иоганн Мельцер столь официально говорил с домашними да и собственную слабость открыто признал впервые.

– Горжусь тобой, сын. И рад сообщить тебе это со всей прямотой.

У Элизабет возникло ощущение, что она в театре. Это и в самом деле папа? Тот, который вечно был недоволен Паулем, вечно ворчал на него? А сейчас они даже бокалами чокнулись и выпили за здоровье друг друга.

– Ты меня засмущал, отец. Я сделал только то, что должен был.

– Ровно то, чего я и ждал от своего сына!

Мама, постепенно приходя в себя, смотрела то на одного, то на другого, все еще не веря своим глазам. Потом тронула пальцами руку папы и тихо, почти со страхом, спросила:

– Так значит, досадная размолвка между вами…

– Улажена, Алисия, – кивнул Иоганн. – Пауль поступит на фабрику в качестве практиканта, он познакомится с рабочим процессом, производственными участками, будет присутствовать на переговорах и таким образом получит представление о моих обязанностях.

«Если только все пойдет хорошо», – подумала Элизабет. Китти, наивная девочка, громко радовалась и сказала, что папе давно было пора принять такое решение. Мама вытащила из рукава платочек и промокнула слезы радости.

– Ох, Иоганн, – заикаясь, произнесла она. – Большей радости ты мне доставить не мог. Ваша ссора так меня тяготила!

Какой странный день, даже растроганная Элизабет с трудом подавила слезу. Когда Роберт пришел переменить блюда, семейство пребывало в таком состоянии, что лакей невольно остановился