мыслям. Каким кротким был сегодня молодой господин, когда она подавала ему пальто, шарф и перчатки. Бледным и невыспавшимся. Неудивительно: Роберт рассказывал на кухне, как Мельцер-младший сидел после танцев в курительной с еще двумя господами за красным вином. Под утро Роберту пришлось развозить молодых людей по домам, а возле резных книжных полок осталось немало пустых бутылок. Мари не считала, что тот, кто столь безудержно пил вино, в конце концов, заслуживает сострадания, но Пауля ей было жаль. Отец вызвал его на фабрику, все в доме – и прежде всего персонал – знали, что у отца с сыном трения. Бедный Пауль, жаль, что она ничем не могла ему помочь…

– О, Мари! – ликовала Катарина. – Я так счастлива. Хочешь знать, что он пишет? Какие он мне делает признания! Погоди, я прочту тебе кое-что. Не сердись, но целиком письмо я тебе дать не могу. Есть отрывки, которые… которые… столь интимны, что я даже тебе их показывать не хочу.

Вообще-то Мари не горела особым желанием выслушивать подробности, она уже была знакома с несколькими письмами от этого француза, на удивление прекрасно владеющего немецким. Катарина рассказывала, что мать Дюшана немка и что в доме родителей говорили на двух языках.

– Он называет меня своей самой любимой подругой, Мари. Он мечтает со мной… нет, он безумец… он хочет показать мне сад Клода Моне. Он хочет затеряться со мной в цветущем саду, смотреть в зеркальные пруды с кувшинками…

Мари уже выучила, что Моне – французский живописец. В этих письмах часто заходила речь о каких-нибудь художниках, господин Дюшан прекрасно знал, как очаровать Катрину. Интересно, что она имела в виду под «интимными» отрывками? Мари терпеливо слушала, на этот раз Катарина была в таком возбуждении, что никак не могла закончить читать. Если еще несколько минут назад она была бледна и, раздраженная, лежала в подушках, то теперь сидела по-турецки на диване, на щеках горел румянец, глаза сверкали.

«Нет, это ненормально, – с беспокойством думала Мари. – Не может одно-единственное письмо, да еще написанное так цветисто, вызывать подобные перемены настроения. Какой властью этот человек обладает над Катариной!»

– Разве не чудесно? – мечтательно произнесла Катарина и прижала листок к груди. – Одно только его слово делает меня несказанно счастливой. Если бы только вчера он был здесь, Мари, я думаю, я бы упала замертво от блаженства.

Еще сегодня утром она утверждала, что умрет, поскольку месье Дюшан не появился на бал. Мари пришлось битый час успокаивать свою госпожу.

– Не думаю, барышня, – осторожно возразила она. – Скорее, вы встретили бы его уверенно и с улыбкой.

Катарина удивленно уставилась на Мари, а потом развеселилась, представив себе такое.

– Ох, Мари! – хихикала она. – Ты думаешь, я смогла бы сохранять спокойствие?

– О, да, – ответила Мари. – Вы намного сильнее, чем думаете, фрейлейн Катарина. Тем лучше, потому что ему следует относиться к вам с уважением.

Катарина сделала небрежный жест рукой: и почему Мари все время твердит об этих скучных вещах? «Внимание, уважение, не бросаться в омут с головой, не сходить с ума…» Как же нудно все это звучит.

– Любовь – огонь, Мари. Пламя до небес, поглощающее все и вся. Мы сами сгораем и, как Феникс, восстаем из пепла в блаженном единении с любимым. – От этих рассуждений Катарины Мари не на шутку испугалась, но фрейлейн была абсолютно ими захвачена и утверждала, что только так и можно познать любовь во всей ее силе и глубине. Остальное – суета. – Принеси мне бумагу и перо. И свежего кофе, будь добра. Ах да, и, пожалуйста, булочку с земляничным вареньем… А потом ты на некоторое время свободна, моя милая Мари. Боже, уже почти полдень. Я проспала полдня, возможно ли…

В кухне Мари застала Августу и Эльзу, они пили кофе с молоком и взяли себе полчасика на отдых от перестановки в комнатах. Повариха была занята обедом для господ, который оно сооружала из остатков еды после вчерашнего буфета.

– Фрейлейн желает кофе? Сейчас? Сделай сама, Мари. У меня дела.

– Сделаю.

– Просто беда. Все приходится самой делать! – Повариха все еще не свыклась с тем, что ее лишили Мари. Ладно бы наняли другую помощницу, да где там. – У Брунненмайер крепкая хребтина, она справится без помощников – небось, так они думают!

Она замолчала, когда фрейлейн Шмальцлер явилась в кухню, а она такие разговоры не любила. Но экономка только спросила насчет Роберта.

– Он в винном погребе, делает опись.

– Эльза, сбегай и позови его сюда. Он должен отвезти госпожу на фабрику.

– На фабрику?

В кухне повисло недоумение. Что госпоже нужно на фабрике? Когда она была там последний раз? Больше года назад на тридцатилетии со дня основания. И то на какой-нибудь часок, она не переносила шум и запах машинного масла.

Шмальцлер не стала объяснять и лишь заметила, что это срочно. Августу она послала в холл, чтобы подать пальто и шляпу госпоже, которая уже там. Вслед за этим она удалилась, оставив прислугу наедине со своими мыслями.

– Не дай бог что случилось, – прошептала Мари.

– Может, у господина директора случился удар, – предположила Августа. – Так бывает, если столько работать. Он ведь уже немолодой, прошлой весной шестидесятилетие отпраздновали.

– Закрой рот! – прошипела на нее повариха.

– Я только хотела…

Августа тяжело поднялась, чтобы идти в холл, но тут явилась Мария Йордан и объявила, что госпожа уже в машине.

– Как? Без пальто и шляпы?

– Ну неужели! – огрызнулась Йордан. – Разумеется, я подала ей шубу и черную шляпу. В конце концов, это входит в мои обязанности.

Августа пожала плечами. С тех пор, как Мари стала камеристкой, Йордан жила в постоянном страхе, оказаться ненужной. Тем больше она демонстрировала свой опыт и хвасталась доверием, которое оказывала ей госпожа.

– Кто-нибудь вообще знает, что случилось? – спросила она всех.

– Смертельный случай? – предположила падкая на сенсации Августа.

– Вполне возможно!

– Я так и знала! Дева Мария, только бы не господин директор.

Йордан напустила на себя таинственности и сообщила, что с фабрики был звонок, ответила на него госпожа Алисия.

– Я еще никогда не видела ее в таком состоянии. Белая как мел и держалась за грудь.

– Не приведи господь, – прошептала Эльза.

– От вас не дождешься, Мария, – неодобрительно заметила повариха. – Хватит уже рассусоливать! Кто звонил?

– В общем, звонил господин директор.

Раздался общий вздох облегчения. То есть директор Мельцер жив. К разочарованию Августы.

– Да, и? Что в его звонке было такого?

Йордан встала налить себе кофе. Она делала это не торопясь, наслаждаясь напряженным молчанием в кухне.

– Господин сообщил,