раз настолько, чтобы в образовавшуюся дыру мог проехать всадник. – Пусть батько Хмель послушает, что за мир предлагает Ярема! Слазь, дальше пойдешь шагом, тут недалече. Коня можешь вот здесь привязать. Только зброю[51] оставь, с ней тебя до гетмана все равно не допустят. Обратно к Яреме поедешь – заберешь. Если поедешь! – казак ухмыльнулся. – Наши-то полковники ляхов не жалуют…

– Я без оружия.

– А не брешешь? – караульный свистнул, подбежали еще два казака. – Слазь, кому говорят!

Я спрыгнул на землю. Меня довольно умело ощупали, никакого оружия не нашли и растерянно-глумливо переглянулись. Видимо, с их точки зрения безоружный мужчина был чем-то вроде деревенского дурачка: и жалко, и посмеяться хочется.

– И вправду нет! – с опозданием констатировал казак.

– Говорил же! Ну, ведите к гетману, время не ждет.

– Ты, пане, никак помереть торопишься? – хохотнул один из этой троицы. Пришлось посмотреть на него. Прямо в глаза, и очень серьезно. Как я и думал, подействовало.

– Ну пошли, раз не терпится. Ишь, глазищами-то зыркает! Ты на гетмана попробуй так взглянуть, в два счета башку с плеч!

«Ну, это мы еще посмотрим… – усмехнулся я. – Вообще-то хреновые из вас караульные, ребятки. Раз уж требовали оставить оружие, надо было и древко от флага забрать. Парламентеру и белой тряпки достаточно, а палка – очень даже опасное оружие в умелых руках…»

Глава 38

Я молча, не отрываясь, смотрел в глаза Хмельницкому. Много раз я представлял, какой будет наша встреча. И вот судьбе наконец-то было угодно свести нас лицом к лицу – в тот момент, когда он был побежден и оказался на краю бездны, а я представлял сторону победителя, державшего его жизнь и свободу в своих руках.

«Будь осторожен, Андрюха! Зверь, попавший в ловушку, особенно опасен!» – снова не утерпел внутренний голос.

«Знаю, не лезь…» – отмахнулся я, продолжая рассматривать человека, поставившего Речь Посполитую на край пропасти. Вроде бы ничем не примечательный немолодой мужчина, грузный, с широким, слегка отечным и плохо выбритым лицом (понятно, положение безнадежное, с водой плохо, тут уже не до внешнего вида), длинными седеющими усами и густыми бровями. Но глаза! Усталые, мудрые, пронзительные, они буквально впились в меня, обшарили с головы до ног. Это были глаза прирожденного лидера, способного очаровать и повести за собой массу народа. Что он, собственно, и сделал… Запалив пожар на огромной территории, пролив реки крови, вольно или невольно. Словом, хотел как лучше, а получилось – без мата не обойдешься…

– Приветствую тебя, пан гетман! – произнес я громко и четко, сразу решив, что буду обращаться к нему «по-русски», то есть без звательного падежа. Для пущего эффекта.

– И тебе привет, пане, – после небольшой паузы отозвался Богдан. – Титула и звания твоего, правда, не знаю…

– Первый советник князя Вишневецкого, Андрей Русаков, – представился я, сразу поняв по реакции всех присутствующих, что они обо мне наслышаны.

Гетман буквально прожег меня тяжелым, злым взглядом:

– Так вот ты какой… – И, переведя дыхание, договорил: – Московит!

В его голосе при всем желании нельзя было различить даже намека на теплоту. Впрочем, я его хорошо понимал. И то ли еще будет…

– Да, московит! – кивнул я. – Тот самый человек, которому ты, пан гетман, обязан и нынешним отчаянным положением, и возможностью избежать смерти. Мало того: возможностью добиться исполнения заветных желаний своих, ради которых ты и поднял бучу…

– Он смеется над нами! – яростно воскликнул какой-то казак с длинным шрамом на щеке.

– Смерть ему! – зарычал здоровенный верзила, потрясая кулаками.

– Смерть! Терять нам все равно нечего! – подхватил третий.

Не стану врать, утверждая, что мне не было страшно. Еще как было! Собрав всю волю в кулак, я заставил себя усмехнуться с равнодушно-презрительным видом:

– И чего вы добьетесь, убив меня? Может, сначала хотя бы выслушаете?

– Тихо, браты-товарищи! – повысил голос Хмельницкий. – Он прав, убить всегда успеем. Пусть сначала скажет, с чем его послал Ярема.

– Не верю ни псу-князю, кату и перевертышу, ни посланцу его! – снова заорал казак со шрамом. – Для них соврать – что высморкаться! На куски изрубить змеюку! – Он схватился за саблю. Наверняка вырвал бы клинок из ножен, не перехвати его руку сам Хмельницкий, с удивительным для такого грузного и немолодого человека проворством.

– Кто здесь главный, черт возьми? – мой голос буквально сочился ледяным, убийственным сарказмом. – Хоть какая-то дисциплина есть? Ну и порядки у вас! Как вы при таком бардаке ухитрились разбить коронное войско под Пилявцами, ума не приложу.

Снова разразилась буря, которую перекрыл могучий рык Хмельницкого:

– А ну, тихо!!! Унялись!

Каким-то чудом установилось относительное затишье. Разъяренные полковники буквально испепеляли меня нехорошим коллективным взором… Ребятушки, с тем же успехом вы могли бы прожигать глазами дырку в стене. Нервы у меня крепкие.

– Говори, пане! – велел гетман. – Мы тебя слушаем.

– Ваше положение безнадежное. Вы окружены многократно превосходящими силами, победить в бою не сможете, прорваться и уйти – тоже, – произнес я, стараясь говорить спокойно и бесстрастно. – Собственно, князю нет необходимости даже штурмовать ваш лагерь: достаточно подождать, пока иссякнут запасы пищи и воды… Да вы люди взрослые и опытные, так что сами это понимаете…

– И что предлагаешь?! Сдаться?! Чтобы Ярема нас на пали посадил или кожу содрал?! Да мы скорее… – опять влез не в меру горячий полковник со шрамом.

– Молча-а-ать! – теперь уже заорал я, хорошо поставленным «командным» голосом, успев погасить в зародыше общий гам. После чего добавил – негромко, с вежливой улыбкой: – Если кто-то из вас, паны полковники, снова посмеет перебить меня – морду набью. Не посмотрю на звание.

Наступила тишина… А потом кто-то негодующе заорал, кто-то произнес по моему адресу непечатные слова, но большинство расхохотались. Причем не злорадно, а весело, от души. Смеялся и сам Хмельницкий, сотрясаясь всем грузным телом. Обстановка разрядилась.

– Вижу, не зря пан сделался первым советником у Яремы, – произнес гетман наконец, когда отдышался. – И смелый, и нахальный. Что, грозился всерьез? И полковника Шумейку побил бы? – снова засмеявшись, он указал на широкоплечего верзилу. – Небось, еще и сильно?

– И его! – кивнул я.

Вот тут уже вся милая гоп-компания чуть не лопнула от хохота, включая того самого верзилу, который сгибался пополам. Даже злыдень со шрамом трясся, прижав руки к животу и приговаривая сквозь слезы: «Ось бисов московит!»

– А делом готов доказать? – спросил Хмельницкий, когда снова наступила тишина. – Мы храбрых любим, а вот бахвалов не жалуем.

– Готов! Даю честное слово, что не покалечу. Пану полковнику нечего бояться.

И опять грянул общий хохот… На этот раз даже сильнее, чем было.

– Ну что