– Но если рана не видна, Возможно, еенет? Вдруг это сглаз, запук или бесконтактная боевая магия? – спросилМефодий с тем настойчивым упрямством, которое порой заставляет отрицатьочевидное.

Край рта у Арея дрогнул и спустился.

– Верно, говорят: надежда не умирает. Ееубивают лопатой, – сказал он, досадливо морщась. – Рана Даф нанесенакопьем холода.

– Копьем холода? Оружием валькирий? Таквот почему Тухломон сказал, что на Дафну напала валькирия! воскликнул Меф.

Улита поморщилась.

– Тухломон, конечно, все знает лучшевсех. Иногда я думаю, может, Лигула долой, а на трон мрака всезнайкуТухломона?..

Арей жестом приказал ей молчать.

– Недурные забавы у света. А я-то думаю,чего это светлые оставили ее в покое? Обычно они не прощают Отступников, –процедил он.

– Валькирии созданы не светом. Они лишьслужат ему, – поправил Мефодий. Когда-то он слышал об этом от самой Дафны.

– О! Какие рассуждения! Кто создан, а ктопросто служит!.. – насмешливо протянул Арей. – Послушать тебя, такскоро свет будет набирать к себе на службу нежить и циклопов с дубинами. Онибудут делать за него всю грязную работу, а сам он будет отсиживаться всторонке, перебирая четки! Нет уж, милый, чему ты служишь, то ты и есть.

Сделав Мефу знак приблизиться, Арейповелительным жестом подозвал суккубов. Тем временем Улита принялась хлопотатьнад Даф. Чимоданова она отослала за уксусом, Нату – за полотенцем. Закричала наМошкина, чтобы он принес воды. Мошкин суетливо заметался со стаканом, нототчас, спохватившись, хлопнул себя по лбу и вызвал с потолка такой водопад,что едва не смыл Чимоданова вместе с не принесенным уксусом.

Улита заорала, что она просила только намочитьполотенце, и спохватившийся Мошкин мгновенно осушил всю воду. Получивполотенце, Улита, нашептывая, принялась обтирать Даф лоб, щеки и руки.Остальных же, не исключая и Арея, решительно турнула в дальний угол комнаты.Суккубы трусливо засеменили за мечником.

– Ну, рассказывайте, что мнерассказали! – велел он им.

Суккубы замялись.

– Ну мы тут это... возвращались изклуба... – нерешительно начал первый, с вислым носом.

– Ты че, тупой? Какой это тебе клуб? Так,помойка отстойная! – поправил второй, с серьгой.

– Мы тут это... подходим... а он тутэто... лежит, – продолжал первый.

– Она лежит! Какой тебе «он»? Фильтруйбазар, тюлень! – набросился на него второй. У суккубов, вечно меняющих пол,большая путаница с самоопределением.

– Вот я и говорю: лежит, – послушносогласился первый. – Ну, мы это, подошли...

– Вы что, два раза подходили? –спросил Арей с раздражением.

Первый суккуб испугался и посмотрел навторого.

– Два или один?

– Да не, какие два? Один! – сказалсуккуб с серьгой.

– Точно один! – обрадовался суккуб свислым носом. – Вот и я говорю: подошли и думаем, может, помочь надочеловеку... Эйдос там выковырять... У пьяных-то просто эйдосы ковырять, у когоесть еще. За уши потрешь его, стаканчик поднесешь, он промычит: Забирайте,волки позорные!.. раз! – готово.

А тут смотрим: не человек это, а светлыйстраж! – воскликнул суккуб с серьгой, очень верно передавая свой. –Лежит вся такая ровная, в руке у нее флейта зажата!.. Она, видно, что-топочувствовала, да поздно.

Ну, мы тут это... испугались мы... думаем,надо линять скорее, потому как ковырнуть все равно нечего. Эйдоса нет. Воттолько крылья думали срезать, признался суккуб с вислым носом.

Мефодий бросился на него, но сумел достать еготолько ногой, потому что Арей поймал его за плечи.

– Спокойно. Это всегда успеется... Такчто, срезали крылья? – спросил он.

Суккуб с серьгой замотал головой. –Побоялись. Только я присел, чтобы, значит, шнурочек дернуть, а она рукой какпошевелит и флейтой к моей ноге прикоснулась. Я завопил и как подскочу! Сновасунулся, а Плит мне и говорит: Стражи света-то за своих мстят. Застанут насздесь – разбираться, долго не станут... Надо это... по начальству передать.Начальство это... само решит. Ну, мы оставили все, как есть и позвали...

Арей вернулся к дивану и коснулся ладоньюпышущего жаром лба Даф.

– Борется с холодом... Другая бы уж...Когда вы ее нашли? – спросил он резко.

Суккубы переглянулись.

– Ну, это... часа в три...

– А меня позвали в четыре! Почему такпоздно? – рявкнул Арей.

– Ну, мы это... спорили, кому остаться, акому бежать... Оставаться никто не хотел, – трогая царапину на висломносу, признался первый.

– Это он виноват! Я ему орал: останься,останься, а он ныл, чтоб я его не бросал! За рукав мне цеплялся, казенныепольты рвал! Он, мол, с девчонкой никогда в жизни не оставался и сейчас неостанется! – наябедничал суккуб с серьгой.

– А ты сам, что не остался? –спросил Арей.

– Ну, я это... А чего сразу я? Чуть что,так я? – смутился суккуб с серьгой и толкнул ногой суккуба с вислым носом.Тот завизжал, накинулся на него, и оба принялись кататься по полу. Арейпоморщился и махнул рукой. Суккубы исчезли.

Мефодий подошел к Улите. Ведьма сидела надиване у ног Даф, задумчиво отжимая полотенце.

– Жар спадает... Мне удалось егозашептать. Пусть экономит силы. Жар обессилил бы ее в несколько часов, –сказала она.

– Ты помогла ей? – благодарноспросил Меф.

– Да, помогла, – кивнула Улита.

– Значит, она скоро очнется?

Буслаев возликовал, но затянувшееся молчаниеУлиты почти сразу доказало ему, что он ошибался. И как всегда бывает в такихслучаях, погасшая надежда жалила больше самой беды. Недаром одни из злейшихпыток мрака состоит в том, чтобы дать надежду и отнять ее, дать и отнять – итак до бесконечности. Искушение надеждой – это пытка льдом и огнем.

– Увы, нет. Я лишь замедлила ее угасание.Ни мощь стражей, ни магия, ни живая вода – тут ничего не поможет, –сказала ведьма.

– Вообще ничего?

Улита нервно облизала губы.

– Ну разве что соскоб металла с копья!которым она была нанесена, и щепка от его же древка. Если правду говорят, чтоподобное исцеляется подобным, то рискнуть можно, – сказала она.