– Не верю. Ты врешь! Зачем валькириямнападать на Даф? – выговорил Меф.

Скверное предчувствие, что все сказанноеТухломоном не ложь, поднималось в нем, точно грязная мыльная пена. Комиссионерхихикнув, но, спохватившись, принялся сморкаться в красный платок.

– Да уж не знаю зачем. Чужая душапотемки-с. Да только Даф предала свет, разве не так? Вот он ее и чик!..нету! – философски сказал он. Внезапно Мефодий бросился на него с такойстремительностью, что Тухломон не успел улизнуть. Меф тряс его так, что головакомиссионера моталась, как у дохлого куренка.

– Говори только да или нет! Никакихуверток! Даф мертва или жива?.. Чего ты молчишь?

– Так ить, тут такое дело... Я не могусказать ни да, ни нет! – плаксиво пожаловался комиссионер. – О, что япридумал! Давайте если да – я один раз моргну, если нет два! Или зубами будущелкать! – Меф впечатал его в стену.

– Ты меня достал! Ты у меня будешь нещелкать зубами, а греметь!

Вняв угрозе, Тухломон трусливо прикрыл ротладошкой. Зубы у комиссионеров искусственные – фарфоровые или пластмассовые.Чтобы влепить их в пластилин более-менее ровно, надо ПОСТОЯТЬ у зеркала не одинчас.

– Она жива?

Оберегая зубы, комиссионер моргнул один раз.

– Ранена?

Комиссионер снова моргнул.

– Перестань хлопать глазами, как дохлаясова! Говори нормально!.. Кто нашел ее? Ты?

Тухломон замотал головой так энергично, что отего оттопыренных ушей едва ли не ветер подялся.

– Говорил с ней?

– Нет.

– Она в сознании?

– Какое там! Лежит – прямо как огурчик,вся такая свеженькая! Сердце йодом обливается! Видя, что Тухломон снова увлекся,Мефодий поймал его за ухо и молча стал его выкручивать.

– Ты точно знаешь про валькирий? Ты виделих?

Комиссионер замотал головой.

– Кто нашел ее?.. Арей?

– Нет. Ее нашли суккубы! Они позвалиАрея.

– Где Даф сейчас?

– Внизу. Лежит на диванчике, ручки разметала,а лицо такое бледненькое, задумчивое. Мух в нос насовать и то не заметит!

– ОНА ВНИЗУ, А ТЫ МОЛЧАЛ?!

– Я молчал? Да я рта не закрывал!Трудился не покладая языка! Эй, вы куда? А старого друга подождать? А эйдос емуподписать с автографом? – возмутился Тухломон.

Мефодий отшвырнул комиссионера и ринулся вниз.

В приемной резиденции мрака зажжены были всесветильники. У двери стеснительно переминались с ноги на ногу два накрашенныхсуккуба. Должно быть, те самые, что обнаружили Даф. Заметив Мефа, суккубы попривычке начали, было хихикать и совать ему для рукопожатия влажные ладошки, новнезапно испугались чего-то, что зорко углядели у него внутри, и отбежали.

Меф же, признаться, едва их заметил. Он быстрошел вперед, влекомый единственной мыслью. Улита, тоже, видно, разбуженная,стояла у лестницы в белой ночной рубашке, огромная, как снежная гора Монблан. Кней, точно цыплята к наседке, жались Ната, Чимоданов и Мошкин. У последнего былтакой вид, будто он сейчас расплачется. Чимоданов же стоял взъерошенный, оченьсердитый, с насупленными бровями. Одна Ната выглядела вполне по-деловому, да иодета была с обычной тщательностью. Рана Даф явно была не тем событием, котороемогло потрясти ее. В ногах у Чимоданова толкался Зудука. Из кармана у негокомпрометирующее торчали картонные трубки петард, которые сейчас неинтересовали никого, даже самого Зудуку.

Даф лежала на диване, на красном плаще Арея.По ткани разметались ее светлые волосы. Край плаща свисал с дивана, стекая,точно алый ручей. Видно, Арей так и принес ее, завернув в плащ. Меф замер наступенях лестницы, глядя на Даф сверху, затем кинулся вниз. Арей хотел былопреградить ему путь, но, передумав, отступил.

– Не тряси ее! Она тебя все равно неуслышит! – предупредил он, придерживая Мефодия за плечи.

Мефодий склонился над Дафной, не касаясь ее.Щеки Даф пылали. Она металась в жару. В глазах ее умирала радуга. Они былиприоткрыты, однако, Даф едва ли видела, что происходит вокруг. Дышала тяжело ипрерывисто. Тускло мерцали крылья на шнурке. Края крыльев, что почему-тоособенно испугало Мефа, почти погасли. Пульсация света была только в центре.Депресняк уже лежал рядом с Даф, не сводя с нее глаз. Единственное уцелевшее всхватке ухо чутко ловило звуки. Мефодия, равно как и остальных, он не замечал.Для него существовала теперь одна только хозяйка. Когда Улита бесцеремонноподвинула его локтем, кот стерпел – не зашипел, не упарил ее лапой, ноУлита всеравно почему-то ойкнула.

– А-а! Жжет! Онемело все! До локтя ничегоне чувствую! – сказала она изумленно, растирая руку.

Арей не удивился.

– Еще бы. Кот взглядом оттягивает боль!Когда же ты коснулась его, Депресняк сбросил часть ее тебе... Если бы не он,Даф было бы гораздо хуже.

– Ну котяра!.. А самому ему небольно? – спросил Чимоданов.

Арей покачал головой.

– Едва ли. У тех, чьи предки родом изТартара, болевой порог несколько выше. Но гладить сейчас кота я все равноникому не советую, – заметил он.

– И я не советую. Лучше б я потрогалараскаленный утюг, – яростно растирая онемевшую руку, подтвердила Улита.

Мефодий коснулся запястья Дафны. Несмотря нато, что Даф пылала в жару, рука у нее была вялой и прохладной. Сражение зажизнь отхлынуло. Здесь же битва была уже проиграна. Меф вспомнил погасшие краякрыльев, и у него вдруг зачесались глаза. Мучительно, как от аллергии напыльцу, которая была у него в детстве.

– Ее перевязали? Где рана? Я почему-то невижу крови, – спросил он с беспокойством.

– Ты не одинок. Никто не видит, –заверила его Улита.

Арей материализовал трехногий табурет и приселу дивана. Его лицо оказалось вровень с лицом Мефа. Красная, будто подрумяненнаяна огне кожа. Перерубленный нос с крупными порами с хрипом пропускал воздух.Шрамы, нанесенные магическим оружием, никогда не исчезают. Из ушей начальникарусского отдела привычно тянуло Тартаром.

– Так это же хорошо? – неуверенноспросил Меф.

Арей невесело усмехнулся.

– Ничего хорошего. Я бы предпочелоткрытую рану. То, что можно увидеть, легче исцелить.