Она вскинула голову.

– Я впервые поняла тебя, – сказала она. – Мы с тобой действительно два обалдуя. Считаем себя виновниками одной и той же аварии. Ты ведь знаешь, что сказала бы насчет этого Эллен?

– «Божий промысел, Конфетка, прости меня, Господи», – очень похоже изобразил он.

– Точно, – усмехнулась Софи. – Но тогда мне пришлось бы напомнить ей, что провидению нужно было бы свести нас на более прочной основе.

Гаррет нахмурился.

– Веский аргумент.

– Думаю, вмешательство высших сил тут не помогло. – Софи пожала плечами и, открыв дверь, перешагнула порог.

Гаррет подождал, когда она повернется к нему.

– Так… значит, все кончено?

– Пожалуй… – Она взглянула на него. Как жаль, что они позволили рухнуть всему, что было между ними. Вот если бы он пришел к ней со своей правдой раньше… Впрочем, она понимала, почему он не сделал этого. Но теперь они в тупике. Он нашел себе другую, и она ничего не может с этим поделать.

– Удачи тебе с… как там ее зовут? Ну, с той, с кем ты разговаривал тогда по телефону.

Гаррет плотно сжал губы.

– Джейн.

– Джейн. Что ж, я желаю вам всего самого хорошего. Что бы там ни случилось, хуже, чем у нас с тобой, не будет. Верно?

Резко повернувшись, он бросил:

– До свидания, Софи.

– До свидания, Гаррет, – прошептала она ему вслед. Захлопнула дверь, заперла и прислонилась к ней спиной, ища опоры. День был длинный, трудный. Она устала.

То, что ты принимал за счастье, не было им. Пора двигаться дальше.

Часом позже, лежа в постели, Софи кадр за кадром вспоминала все, что случилось сегодня. Ей было очень понятно, почему Гаррет казнил себя за то, что в тот день добивался ответа отца на свой звонок. Как и она казнила себя, девятилетнюю, за свое бездумное поведение. Но год назад Гаррет не доверял ей настолько, чтобы все рассказать, не дал ей возможность простить его. Но если бы она знала, что в том ДТП погиб и его отец, смогла бы она признаться, что виновата в этом? И могла бы рассчитывать, что он простит ее, или она поступила бы так же, как он?

Происшествие, отнявшее у нее родителей, заняло в ее жизни меньше минуты, но последствия того краткого мига причиняют ей боль всю жизнь. Как бы она ни пыталась идти вперед, то несчастье упрямо тянет ее назад. Как Андромеда, она навечно прикована к своему прошлому.

Она вдруг вспомнила, что так и не прочла письмо Джекоба Барнса. Нехотя встала, поплелась на кухню, достала письмо из сумочки, села за стол и вскрыла конверт. Увидела дату в верхнем углу на первой странице и горько отметила, что оно было написано за несколько дней до его смерти.

Она не знала, что прочтет в этом письме, и заранее ощущала неприятный холод под ложечкой. Но когда дочитала письмо, эмоции снова захлестнули ее, а лицо стало мокрым от слез. Впервые с девятилетнего возраста София Мария Джонс почувствовала себя абсолютно свободной от своего прошлого. И вместе с тем ее терзала печаль – в будущем с ней рядом не будет Гаррета Блэка.

17 августа 2009

Дорогая София,

возможно, вы меня не помните. Но я не могу вас забыть. Для меня это невозможно. Мучительные воспоминания побудили меня написать вам. Хотя мне больно это делать, я не могу покинуть этот мир, не запечатлев на бумаге все мои мысли и чувства, связанные с нашей краткой встречей много лет назад.

Мое имя Джекоб Барнс. Поверите вы или нет, но мы с вами немного поговорили и вместе посидели на тротуаре – после той ужасной аварии, когда вам исполнилось девять лет. Я лишился тогда четырех пальцев, но вы потеряли гораздо больше. И я вам очень, очень сочувствую.

Пожалуйста, знайте: я много лет хотел отыскать вас или хотя бы написать вам письмо. Мне следовало сделать это давным-давно. Сначала я говорил себе, что вы слишком маленькая и ничего не поймете. Когда вы стали постарше, я убедил себя, что прошло слишком много времени, чтобы ворошить случившееся. Но все это были отговорки. На самом деле я просто был трусом.

В течение многих лет я пытался следить за вашей жизнью, чтобы убедиться, что у вас все в порядке. В прошлом сентябре я увидел в местной газете, что вы выходите замуж за д-ра Гаррета Блэка. Поздравляю! Надеюсь, ваше замужество будет удачным. Мое сердце затрепетало от радости, когда я увидел вас и вашего жениха на фотографии. Улыбка на вашем лице сказала мне, что вы смогли справиться с тяжким грузом, легшим на ваши плечи в тот злополучный вечер. Какой тяжкий груз? Груз вины за аварию, унесшую жизни ваших родных.

Как ни печально, но вы незаслуженно несли этот груз много лет. По высшей справедливости он полагался одному слабовольному трусу. То есть мне.

Надеюсь, вам когда-нибудь повезет, и у вас появится возможность встретиться с моим сыном, Алексом Барнсом. Если вы читаете это письмо, можете не сомневаться, что это он бросил его в почтовый ящик. Алекс – величайшая радость в моей жизни, и, увы, моя вина и стыд неразрывно связаны с ним. Позвольте мне объяснить.

Алекс родился 20 сентября 1989 года, незадолго до полуночи, менее чем за сутки до того, как случилась авария. Мы с моей супругой Катрин с радостным нетерпением ждали, когда он присоединится к нашей семье. Мы с ней были адвокатами и постоянно откладывали рождение ребенка. Мне было почти сорок пять, а супруге моей – сорок три, когда она забеременела. Беременность проходила нормально, и все было хорошо, вплоть до родов. Во время судебного заседания мне сообщили, что у Катрин отошли воды, и я сломя голову помчался в больницу.

Потом все пошло не так, как я ожидал. Еще во время схваток началось сильное кровотечение, но ребенок был еще далеко в родовом канале, так что врачи сосредоточили все внимание на нем. А потом занялись моей Катрин и остановили кровотечение, пульс стал ровным, хоть и очень слабым.

Доктора унесли Алекса и делали какие-то тесты, но я слишком тревожился за Катрин и не придал этому никакого значения, решив, что это у них стандартная процедура. Я сидел возле жены в палате. На лице ее была кислородная маска, но в остальном, казалось, все шло нормально. Я смотрел на нее, держал ее за руку. Так проходил час за часом. Внезапно она с ужасом посмотрела на меня, несколько раз судорожно вздохнула, закрыла глаза и ушла из жизни. Она умерла вот так, внезапно, не попрощавшись со мной, не сказав о своей любви. У нее даже не было возможности подержать на руках нашего сына. Потом мне сказали, что сгусток крови, образовавшийся во время кровотечения, попал в мозг и закупорил жизненно важный сосуд.

На меня навалилось огромное горе. Я был в ступоре, заполнял какие-то там бумаги, а сам пытался осознать факт ее смерти. Лишь в пять или шесть часов вечера я подумал о нашем сыне. Я попросил принести мне его, но доктора отказались, позвали главного педиатра. И он объяснил мне, что у моего ребенка обнаружены какие-то хромосомные ненормальности и что растить его будет трудно.