Услышав слова «синдром Дауна», я впал в панику. Меня уговаривали взять его на руки, подержать, но я отказался. Голова пошла кругом. Как я буду растить его без жены? Как мне своими силами вырастить такого ребенка? От всех этих мыслей мне стало жалко себя. Почему такие беды обрушились на меня? Почему так жестока и несправедлива жизнь? Почему я, потерявший только что любовь всей своей жизни, должен теперь взвалить на себя тяжкий груз – воспитание больного ребенка?

Конечно, мне тут нечем гордиться, но мои сожаления, что в тот момент я позволил себе допустить такие вот мысли, бледнеют по сравнению со жгучим стыдом за то, что я совершил потом.

Я ушел.

Я сказал докторам, что не смогу этого сделать, и просто вышел из больницы в темноту наступившего вечера. Я был бешено зол на все и вся, на врачей, допустивших, что моя жена умерла, на жену, за то, что она умерла, на этот мир за его несправедливость и, как ни печально, на сына за его врожденный дефект. Охваченный злостью, я сел в машину и помчался, сам не зная куда. Мне просто хотелось ехать, ехать быстро и ни о чем не думать, погасить быстрой ездой отчаяние.

Погода в тот вечер была просто жуткая, но это не остановило меня, не придало мне разума. Мне бы сбросить скорость сразу же, когда машину занесло в первый раз, но я этого не сделал. Когда я увидел на своей полосе почтовый фургон, меня разозлило, почему это я должен тащиться за этим коричневым сундуком. Внезапно я разозлился и на фургон, и на его водителя за то, что мне пришлось сбросить скорость. Я не мог обогнать помеху по левой полосе из-за плотного потока машин, и тогда я обогнал его справа и выскочил перед ним на дороге. Мне захотелось показать копуше-водиле, кто теперь хозяин дороги, и я тормознул прямо у него перед носом! Невероятная глупость, я понимаю. Но я был не в себе. Мысль, что может случиться авария, даже и не пришла мне в голову. Меня занесло, и я тормознул сильнее. Испугался, что фургон стукнет меня сзади, посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что водитель вильнул влево. Кто знает, может, и его занесло, как меня, ведь он резко нажал на тормоз, чтобы в меня не врезаться. Во всяком случае, он слишком резко взял влево, объехал меня, но ударил в вашу машину.

Я понимаю, это ужасно. Во всем происшествии виноват только я. И ваша семья, и водитель фургона остались бы живы, если бы не мои выкрутасы.

Увидев – и услышав – первый удар, я потерял управление. Моя машина вильнула, я задел за отбойник и перевернулся – кажется, дважды. Все остальное помню плохо. Считается, что пальцы я потерял во время второго кульбита; вероятно, их придавило, когда моя рука высунулась из разбитого окна и попала между асфальтом и дверцей машины. Кто знает… Впрочем, это не имеет значения. Четыре пальца – невелика цена за трагическую беспечность… по пальцу за каждого погибшего в той аварии.

Я не помню, как угодили в ДТП другие автомобили, но припоминаю, что, пристегнутый, остался сидеть в машине, когда она остановилась; помню свой жгучий стыд за все, что натворил. Дверцу заклинило, но заднее стекло выпало целиком, так что я протиснулся в пустой проем и побежал на дорогу к вашей машине. На заднем сиденье я обнаружил плачущего ребенка – вас. Дверца возле вас была единственная, которая открывалась. Не зная, что еще делать, я решил увести вас подальше от того ужаса, который был в вашем «Вольво», вытащил вас, отнес на безопасное расстояние на обочину и посадил возле пожарного гидранта. Потом потерял сознание.

Позже – точно не знаю когда – я пришел в себя. Поначалу сознание было в тумане, и я не очень-то понимал, что происходит. Вы сидели там, все еще плакали и повторяли, что виноваты во всем. Пока медик обрабатывал мне руку, я узнал, что вас зовут София Мария Джонс. Сотрудница полиции отвела вас в машину «Скорой», а через несколько минут меня отвели в другую «Скорую». В какой-то момент я увидел, как вы выбросили что-то в ручей от дождя, бумажку – потом выяснилось, с предсказанием. Она медленно поплыла мимо меня, скомканный мокрый комочек, и я машинально поднял его и прочел. А потом решил сохранить – напоминанием о той жизни, которую я разрушил.

Поначалу я воспротивился, когда меня повезли в больницу, откуда я позорно бежал в этот вечер. Оглядываясь назад, я уверен: провидение вернуло меня обратно, чтобы я исполнил свой долг отца. Когда я попал туда, все мои мысли были о вас – что вы остались одна-одинешенька в этом мире. Я представлял себе, как вы будете жить без родителей, и решил, что не могу обречь на такую же участь своего несчастного сына. Я позвонил наверх докторам и попросил их принести Алекса ко мне вниз, в реанимацию. А взяв его на руки, уже никогда не хотел с ним расставаться.

Так почему же я пишу вам сейчас это письмо? Я миллион раз хотел сказать вам «простите» не только за ту аварию, случившуюся по моей дурости, но и за то, что я знал, что вас мучает совесть, знал, что вы считаете себя виноватой в случившемся, и не разубедил вас. Мне не следовало допускать, чтобы вы несли на своих хрупких плечах этот груз все эти годы.

Невыносимый стыд мешал мне сказать правду; даже теперь я не могу заставить себя встретиться с вами. За годы, прошедшие с того ДТП, я полюбил Алекса так, как никто и никогда не любил своего сына. Он редкое сокровище, необыкновенный подарок судьбы. Вместо тяжелого груза он стал для меня огромной радостью. Каждый раз, когда я говорю себе, что должен извиниться перед вами и сказать всю правду о том вечере, я не могу заставить себя это сделать, потому что тогда я буду вынужден признать два отвратительных факта. Первый. Когда Алекс родился, я оставил его круглым сиротой – хоть и на час с небольшим, – сочтя его неполноценным. Как безумно я ошибался! Второй факт: я никогда бы не испытал радости и счастья растить родного ребенка, если бы не авария, забравшая жизни ваших родителей. Я бы просто поехал себе дальше и никогда не вернулся назад. Как жестоко, правда? Ваша утрата обернулась моим невероятно счастливым обретением.

Я никогда не был особенно религиозным, но не устаю каждый день благодарить Бога за аварию, принудившую меня вернуться к сыну. И те же самые молитвы всегда включали то бесконечное «желание моего сердца», что когда-нибудь Господь исправит то, что Он позволил мне искалечить в вашей жизни.

Я прошу прощения за все. Я желаю вам и вашему супругу всех радостей и счастья, какие только возможны. Дорожите вашей любовью и живите каждое мгновение так, словно оно последнее. Надеюсь, что так и будет. Но если у вас все будет хорошо, уже не имеет значения, сколько продлится ваше счастье.

Да благословит вас Бог,

Джекоб П. Барнс

PS. Если вы когда-нибудь почувствуете грусть или разочарование, я советую вам встретиться с моим сыном Алексом. Он как никто поднимет вам дух. Я обещаю!

PPS. Каждый год в день вашего рождения мы с Алексом кладем камешки на могилу ваших родителей. Я надеюсь, вы позволите ему приносить их и впредь. Я был бы рад сказать, что в этом кроется какой-то глубокий смысл, но это не так. Мне кажется, в жизни слишком много вещей преходящих. А камни просто напоминают, что не все вещи быстро рассыпаются в прах. Некоторые живут многие и многие годы… возможно, дольше. Например, моя любовь к жене и нашему сыну. И, я уверен, ваша любовь к родителям. Надеюсь, также и любовь, какую вы испытываете к вашему супругу. Да благословит вас Господь, София Джонс.