Неслыханная дерзость! Вполне объяснимый поступок вечно голодного ребенка мог обернуться бедой. Могло попасть так, что мало не показалось бы. Не исключено, что за это досталось, только вот в детской памяти дальнейшие события не сохранились. Побои и ругань были обычным делом, а вот сытость и ощущения счастья от этого были испытаны впервые. Вот уж поистине…

Все записано со слов нашей мамы, ничего не преувеличено, не приукрашено. В назидание детям, внукам – цените, что имеете, умейте радоваться малому.

Это было в 1940, а может быть, в 1941 году. Первый теплый весенний день. Я с молодой, красивой мамой иду по улице Горького. Москва была очень чистая, как будто ее вымыли, и пустая. Мне от мамы передается светлое, радостное настроение, мы переходим на другую сторону улицы, а мимо проходят мальчишки и что-то весело нам кричат, мама оборачивается и смеется. «Что им нужно?» – «Они сказали, что я перчатку уронила, сегодня 1 апреля, день, когда можно в шутку обманывать!» Я поняла потом, что у мамы была особая причина чувствовать себя счастливой – она была в новом шикарном пальто, сейчас сказали бы – в дизайнерском. Что стоило достать его! Найти деньги в то тяжелое время! Потом была война, эвакуация, возвращение. А позже из пальто мама сшила мне, старшекласснице, платье для школьной формы. Конечно, и у мамы, и у меня были были более значительные и яркие моменты счастья, но, думается, я впервые осознала это чувство и запомнила навсегда этот весенний день и счастливую маму.

Маша, моя жена, входит в комнату с тестом на беременность. Я потряхиваю его как градусник, но сомнений нет – две полоски на месте. Счастлив ли я в этот момент? Безусловно нет. Мне тридцать, и мне кажется, что моя жизнь закончилась… Я ошибаюсь. Спустя год мы в Испании. Ромка, мой сын, у меня на руках. В ресторане к нам подходит официант, и, испугавшись незнакомого человека, в поисках защиты Ромаша обнимает меня. По моему телу водопадом разливаются мурашки. Ничего подобного я не испытывал никогда. Это первый случай в моей жизни, когда я понимаю, что категорически счастлив.

Мне десять лет. Лето. Мы на шашлыках в лесу несколькими семьями. Уже собираемся домой. Начинает накрапывать дождь. Как только мы все собрали и сделали первый шаг, начался сильнейший ливень. Делать нечего, надо идти домой. Мы идем и пытаемся чем-то накрыться, как-то спрятаться от дождя, но вскоре мы уже мокрые насквозь. В какой-то момент я понимаю, что уже все равно, что я промок до нитки и незачем осторожничать. И вот я уже иду прямо по лужам, заходя в них как можно глубже, резвясь в этой воде. Капли дождя теперь не вызывают дискомфорта, тело привыкло к прохладной дождевой воде и пышет энергией. Внутри чувство переполняющей радости и эйфории. Можно не бояться намокнуть или испачкаться, нет необходимости сдерживать себя, можно открыто выражать все свои чувства. Это первое ощущение свободы десятилетним мальчиком.

Мне скоро шесть лет. Я знаю, что он страшно в меня влюблен – постоянно дергает меня за косы, смотрит как-то странно, старается быть всегда рядом, постоянно выбирает меня в свою команду во время игры в «немцев и русских» (конечно же мы – «русские»), угощает семечками и ирисками «Кис-Кис». Девчонки мне завидуют – ведь он уже «взрослый», ему девять лет, он заводила, быстрый и ловкий, смелый и веселый. Его все ребята слушаются – он справедлив и всегда постоит за обиженного. Мне, конечно, лестно его внимание, но я не знаю, что мне делать с этим. Моя первая любовь еще впереди.

Но именно с ним я ощутила нечто необыкновенное. Однажды ласковым летним вечером, когда солнце уже клонилось на отдых, а стрижи и ласточки с громким свистом стремительно летали чуть ли не над нашими головами, мы начали играть в «большие» прятки, когда прятаться можно было далеко от воды – и за сараями, и за котельной, и даже в небольшой рощице перед нашими домами. Он быстро схватил меня за руку и крикнул: «Спрячемся в роще!» «Но мы же не успеем добежать», – возразила я. «Ничего, долетим мигом!» Сжав мою ладонь, он засмеялся и побежал. Я устремилась за ним. То ли его крепкая рука мне помогла, ли его настроение передалось, но я ощутила, что мое тело стало невесомым и я не бегу вовсе, а лечу вместе с ним, не касаясь теплой травы! Полет был таким реальным, а ощущение обжигающе ярким!

Конечно же, мы успели спрятаться. Даже не запыхавшись, остановились и, приникнув к высокой траве, ждали момента, когда можно будет выбежать из укрытия незамеченными, чтобы «выручить» себя.

Ни лица этого мальчишки, ни имени я не помню. А ощущение счастья от необыкновенного полета во мне до сих пор.

18 августа 2014 года. Берег моря. Я его вижу уже, как далекую полосочку. Но я точно знаю, что там мои дети в шезлонгах, и у каждого книжка. Один читает Толстого «Детство», другой читает «Приключения Тома Сойера». А третий читает «Отверженные» Гюго. Я в этот момент стою на доске на серфе. И я поймала волну. Я держусь за этот миг. Это впервые со мной. Мне сорок один год. И всегда было стеснительно что-то подобное делать. Но я вдруг этим летом встала на доску. Взялась и поймала волну. И мне очень мешает второе кольцо, которое у меня появилось на руке, потому что я обгорела, был тяжелый год. И это кольцо почему-то сильно впивается мне в палец. Я чувствую эту боль. Но я ничего не могу сделать. Я знаю, что у меня гордое положение, нос кверху, я плыву и держу эту волну. И не просто плыву, а лечу и скольжу по поверхности моря. И это что-то потрясающее. Я никогда в жизни не думала, что вообще могу сделать это. Я помню, что много боли, проблем, страданий в жизни навалилось на меня. Но именно в эту секунду осознаю, что я стою на волне и несусь по солнечному морю куда-то с большой скоростью. Это мое сейчас счастье.

Летом далекого 1948 года папа взял меня, одиннадцатилетнюю дочь, с собой в деревню к своим родителям. Он навещал их каждый год, привозил им подарки, это были чай, сухофрукты, конфеты, ситец. Я уговорила его взять меня с собой. Добираться до Чистополя из Казани можно было только на пароходе по Волге, а потом вверх по Каме. На старых пароходах плыть приходилось целые сутки. Садишься днем и днем другого дня будешь на месте.

Утром второго дня я проснулась и не увидела рядом папы. Долго ждала его, а потом пошла искать, заглядывая во все углы парохода. Шлепая своими колесами, он шел медленно, я смотрела на воду, щурясь от солнца, рассматривала людей, слонявшихся по палубе. В конце концов устав, вернулась на свое место, уткнулась в подол платья на коленях и заплакала. Женщины стали окружать меня и расспрашивать: «Что с тобой, почему ты плачешь, дочка?» – «Папы нет нигде», – сказала я и стала совсем безутешно плакать, платка не было, подол был весь мокрый.