его высшем онтологическом проявлении принадлежит сфере божественной реальности, его мистическое постижение возможно и без посредства слова, однако поэт понимает, что прозрениям и фантазиям нет иного пути к людям в земную реальность, кроме как через придание им словесной формы (лафз). В одной из газелей Саиб рассуждает о сосуществовании смысла и слова в материальном мире так:

Разноцветные смыслы (ма‘ни-и рангин) нисходят

                                                           к утонченным сердцам,

Для алого вина лучше поливного графина не найти

                                                                               покрывала…

Смысл трудно поддается пониманию без словесной формы,

Нежное лицо еще прекрасней, когда на нем покрывало.

Многократно повторяется в концовках газелей Саиба мотив многоцветности, красочности свежих поэтических идей и образов, рожденных его мыслью. Он считает их своим сокровищем:

Красочная мысль, Саиб, – это мои разноцветные богатства,

В райский сад попадает каждый, кто приходит ко мне в гости.

И еще один вариант мотива ценности красочного слова:

Вместо лалов и самоцветов из земли исфаханской, Саиб,

Ты привез в Индию эти красочные стихи (аш‘ар-и рангин).

Именно изучение мотивов авторского самосознания в газели позволило нам выделить ключевую эстетическую характеристику индийского стиля как стиля «красочного», отличавшегося от «сладостного» (ширин) стиля эпохи ранней и зрелой классики. Сам поэт, видимо, остро ощущал свою «инаковость» по отношению к именитым поэтам прошлого, равно как и родство с кругом современников, среди которых были и его друзья-соперники:

В стихах от ‘Урфи и Талиба нет у него отставания,

Грех Саиба в том, что он не из плеяды предшественников.

Или:

Хотя ‘Урфи был тем, кто обновил лады саза речей,

Звучание этой мелодии стало громче благодаря перу Саиба.

Или:

Саиб, прикуси язык, ведь в обществе, где есть Калим,

Пока не опалишь руки и губы, не сумеешь говорить в лад

                                                                                          с другом.

Отношение к собратьям по перу, своим современникам, Саиб замечательно выразил в следующем стихотворении, проникнутом духом поэтических собраний и дружеских пирушек:

Прекрасен тот кружок (гурух), где все опьянены речами

                                                                                          друг друга,

От кипения мысли они – багряное вино друг для друга.

Драгоценный перл о камень они тоже не разбивают

Ради ходкости товара в лавках друг друга.

Глазами слепыми, как пузыри [на воде], не смотрят они

                                                                                          на Каусар,

Черпают живую воду из стихов друг друга.

Осыпают они всех лепестками разноцветных мисра‘,

Благодаря свежести мысли они – розы в саду друг для друга.

Когда гравируют они слова, их резец тверже алмаза,

А если затупился талант, они – точильные камни друг

                                                                                          для друга…

Когда я появился среди того собрания, явилась в нем рута,

Те, чья судьба ведома сгоревшей звездой, высоко ценят

                                                                                          друг друга.

Не только Саиб, и знаток слова Ма‘сум[30], и Калим,

Другие из числа поэтов тоже ласковы друг с другом.

Упоминание имен друзей-поэтов – одна из характерных черт лирики Саиба. Приведенная газель передает особую атмосферу дружеского общения, когда поэты черпают вдохновение в стихах друг друга, оказывают друзьям поддержку в момент творческого кризиса, обмениваются хвалебными стихами. Хотя случаи переписки, взаимного расположения поэтов и посвящения стихов друг другу можно отметить и в литературе классической поры, после XVI в. подобные отношения в кругу стихотворцев становятся общепринятыми. По всей видимости, это явилось следствием исторических сдвигов, повлиявших на социальный статус поэта и представление о цели литературного труда и приведших к определенному обособлению творческой элиты (литераторов, художников-миниатюристов, каллиграфов, музыкантов). Несмотря на то, что поэзия продолжала сохранять и свои прежние функции, а стихотворцы оставались постоянной прослойкой придворного универсума и членами суфийских братств, они стали чувствовать себя и частью постепенно формирующегося сообщества людей искусства. Следует напомнить, что искусство, имеющее чисто эстетическую функцию, в рамках мусульманской культуры не было отделено от ремесла, обладающего и практической целью, и что понятие самоценного искусства появилось в этой традиции довольно поздно. Однако возникшую в рассматриваемый период явную тенденцию к разделению изящных искусств и ремесел все же проследить можно. Цели поэтических маджлисов в кофейнях и лавках на базаре были иными, чем исполнение стихов на придворных поэтических собраниях или в ходе суфийских радений – сама‘. Если придворные литераторы были призваны услаждать слух повелителя, обеспечивая ему увековечение имени и прекрасное времяпрепровождение на досуге, а декламация и пение стихов суфиями входили в ритуал, то «людей пера» и любителей красноречия, собиравшихся в кружки (махфил, гурух) в кофейнях, объединяли чисто художественные и литературно-критические цели. Участники этих поэтических собраний обсуждали достоинства и недостатки произведений предшественников и современников, вели философские споры, слагали «ответы» на эталонные тексты прошлого и отклики на стихи друг друга, соревновались в искусстве экспромта и т. д. Не исключено, что некоторые стихи, в том числе и процитированная газель Саиба, сочинялись прямо во время таких собраний или под их непосредственным впечатлением.

Наряду с именами современников Саиб неоднократно упоминает в стихах своих кумиров из числа великих поэтов прошлого – Джалал ад-Дина Руми (Маулана) и Хафиза Ширази, выражая преклонение перед неподражаемостью их таланта. Саиб посвящает своим «наставникам» строки, содержащие мотивы самовосхваления (фахр), нередко с оттенком самоуничижения:

Поэты должны жестоко страдать годами,

Чтобы, подобно Саибу, постичь манеру Мауланы.

Несомненно, властителем дум Саиба, постоянным спутником его творческих исканий был Хафиз:

О совершенстве Хафиза спроси у Саиба,

Ведь цену отборной жемчужине знает лишь ювелир.

Или:

Люди потому питают зависть к мыслям Саиба,

Что они напоминают стиль (тарз) Хафиза из Шираза.

Или:

Внемли перу Саиба, наигрывающему мелодию Хафиза,

Сколько можно сидеть и ждать, когда Хаджа появится в дверях.

Порой о стремлении следовать стилю своего кумира Саиб говорит с изрядной долей самоиронии:

Неужто нет у тебя стыда перед Хафизом, Саиб?

Настолько обнажить меч языка – это что такое?

Зато в другой газели он, напротив, с гордостью утверждает:

В этой газели ты получил одобрение от Хаджи,

Во славу Хафиза из Шираза налей же вина в кубок!

В собрании стихов Саиба можно найти множество