наткнулась на стену, и на этом все кончилось. Но я могла сделать кое-что еще и сделала это. Я покопалась в старых бухгалтерских документах. Папа выводил деньги с фирмы. Много денег, и, похоже, делал это не слишком умело. Так что я не знаю, как там было на самом деле, знаю только, что папа был вором. Воровал у своего друга. Погиб он случайно или Фалда постарался? Есть вещи, о которых лучше не думать. И еще одно. Пообещай, что мы никогда к этому не вернемся. Фалда любит выпить. Напивается редко, но зато в дрова. Он тогда воет цыганские песни и мерится силой с охранниками. В такие моменты я его избегаю. Мне было шестнадцать лет, когда он пришел в мою комнату, пьяный в зюзю. Обнял меня и начал целовать. Я не знала, что делать, и не сопротивлялась. Он снял с меня блузку. Я легла и, кажется, подняла руки к груди, чтобы заслониться. Он посмотрел на меня, словно чуть протрезвев, заплакал и все повторял: «Моя доченька, моя доченька», а я прикрылась. Больше он никогда ничего подобного не делал и в конце концов заставил меня об этом забыть, хотя иногда я все же и вспоминаю. Я провожу с ним время. Летаю по разным городам.

33

В последнее воскресенье перед своим выездом Ника приготовила для Лидии вареную рыбу со щепоткой приправ, огурчики с паприкой и к этому стакан воды без газа. Сказала, что ей надо больше пить. Ели всей семьей.

– Я не вынесу этой атмосферы, – сказала наконец Ника. – Кароль, ты же знаешь: я не хочу долго жить одна.

– Не одна, а с Ясем, – напомнила Лидия.

Кароль гонял еду по тарелке.

– Чаще всего такая разлука оказывается спасительной, – сказал он. – Люди начинают скучать друг по другу. – Он взглянул на тетку: – Тебе надо лучше жевать. А потом растирать пищу по небу.

– Сколько раз мне надо повторять, что я справлюсь и сама? Твое место рядом с семьей. У меня есть центры помощи, психотерапевты. Потрепалась бы я с таким негодником. Клубы есть для таких, как я. Там в теннис играют и ходят в бассейн.

В разговор включился Ясек.

– Пусть бабуля пьет. У бабули новая попа.

– Ага. – Лидия поглощала рыбу. – Купила ее себе по почте, старая мне надоела. Как вырастешь, и у тебя такая будет. Только никому не говори, а то все захотят. – Прижала к себе Яся, попробовала соединить ладони Кароля и Ники. – Не делайте мне этого. Не делайте этого ему.

Плакала и целовала их сухие пальцы. Потом Кароль отвел ее в комнату.

34

Кароль навещал их после обеда и с тревогой ждал выходных. Иногда Ника взрывалась отголосками давней страсти. Чаще сообщала, что ей надо куда-то съездить, и просила, чтобы он занялся сыном. Дорога на Кохановского была как в тумане. Он не обращал внимания ни на что вокруг. Приезжал с карманами, полными рекламы.

В тот день он стучался долго. Рядом, за дверью советника Фарона, звучали песни Varius Manx и Каси Ковальской. Старые дела. Кароль кричал Янеку, чтобы тот его впустил, хотя и знал, что мальчик этого не сделает.

Соседская дверь распахнулась, и в ней возникла смеющаяся Ника. Изнутри долетала музыка, в глубине мелькнул силуэт Фарона. Он сразу же попятился, зато Ника стояла спокойно, словно ее присутствие в той квартире было чем-то естественным, что никого не должно было удивлять.

– Ясь один, – выдавил наконец Кароль. Ника обошла его, вошла к себе и снова захлопнула дверь, прежде чем Кароль вспомнил, что может двигаться.

Он снова остался один на пороге. Из-за двери Фарона звучали приглушенные песни. Играл Varius Manx, играла Кася Ковальска. Старые дела.

35

Лидия лупила в дверь, Кароль ее оттаскивал. Кричала, что в жизни с места не сойдет, пусть трахаются сколько хотят, но должны отдать Янека. Кароль просил, чтоб перестала, ведь их слышно даже на Гуте.

– И хорошо! Пусть люди знают, какая потаскуха выросла из твоей Никуси! Люди! Люди! Я ее под свою крышу приняла, и чем она мне отплатила?

На лестницу вышел советник Фарон в жемчужном жилете. Он не успел и слова сказать, как Лидия уткнула в него костлявый палец. Снова дернула за ручку.

– Слышишь? У твоего любовника и то смелости больше!

– Милая пани, ну к чему это все? Мы оба не хотели дурного, вышло как вышло, зачем разжигать?

– Ты у ребенка отца отбираешь. Как ты себя чувствуешь при этом?

– Но ведь его отец здесь стоит, господи боже!

– Пойдем отсюда наконец, – сказал Кароль. – Янек слушает.

– Пусть слушает!

Советник Фарон поднял руки:

– Зря мы нервничаем. Пан Кароль, дорогой, давайте встретимся вместе с Никой, втроем, в каком-нибудь кафе. Поговорим, как это решить без вреда для Янека, для вас, для…

Лидка плюнула в лицо советнику. Тот утерся платком и исчез у себя.

– Ты видел? – заорала она Каролю. – Он тебе угрожал! А ты ничего. Вечно я все должна делать сама. Ты слышала, выдра?! Он угрожал нам. Только я не боюсь. Ты насчет меня ошиблась. Я не добрая. Совсем не добрая! Отдавай Яся! Буду тут стоять, пока ты мне не откроешь. Буду тут стоять, пока ты мне не откроешь… – повторяла она.

Голос Ники был тихим, но лучился счастьем.

– Нет. Ты будешь тут стоять, пока у тебя мешочки для говна не кончатся.

36

Князь Оттон и Вол опоздали и не смогли защитить Александрию. Город по ту сторону моря сгорел. Князь усомнился в цели своего похода и шестьдесят дней молился на берегу. Потом двинулся на юг. По версии Кристбальда из Бухвальда, он не проронил за это время ни слова, остальные хронисты обходят эту тему.

Во всех версиях легенды путешествие заканчивается на территории Греции, но с указанием конкретного региона или города имеются серьезные проблемы. Герард Лябуда выдвигает предположение насчет Нидри, тогда как школа Славомира Сломчиньского указывает современный Астакос как место завершения похода. Тем не менее сходство сообщений хронистов позволяет предполагать существование общего источника для всех версий легенды.

Отто и Вол попали в Город Счастья, расположенный на хребте, опускающемся прямо в море. Персиваль говорит о высоких известняковых стенах, которые, будучи освещены солнцем, казались сделанными из золота. Их оплетала виноградная лоза. Стены домов украшал мотив дельфина, змеи, но главным образом головы быка. Солдаты, охраняющие город, на своих щитах также носили изображение быка.

В городе царил достаток и даже роскошь. Еды было вдоволь. Вино тут пили с утра до вечера, женщины носили золотые украшения, но при этом никто не работал и не велись войны, которые приносили бы трофеи. Изголодавшийся Вол решил воспользоваться тем, что мог предложить ему город. Ел, пил, наслаждался обществом танцовщиц. Князь Отто, однако, отказался от трапезы и решил помолиться. На месте церкви обнаружил руины, заросшие виноградной лозой. Тогда он помолился в разрушенной святыне, а по сообщению Фридриха Писца – восстановил сброшенный крест.

Отто понял, что жители Счастливого Города отказались от христианства, и решил их обратить. По примеру святого Павла прочитал проповедь на главной площади. Его не слушали (Йорг Монах), высмеяли (Персиваль Однорукий), закидали камнями (Фридрих Скриба, Кристбальд из Бухвальда). Он нашел своего товарища. Вол, который много времени провел с местными, поведал ему, что источником богатства является чудовище, пребывающее в подземельях разрушенной церкви. Чудовище обеспечивало Городу Счастья достаток и безопасность, требуя, однако, человеческих жертв. Здесь сообщения хронистов вновь расходятся. Йорг и Персиваль, на сей раз дружно, говорят о невольниках, захватываемых в нечастых грабительских набегах. Кристбальд и Фридрих куда более зловещи: Город Счастья приносил в жертву собственных детей.

Вол хотел остаться в Счастливом Городе, однако князь Отто «нашел дорогу к его черному сердцу» (Персиваль Однорукий) и уговорил на экспедицию в подземелья. Отправились они перед рассветом, когда жители уснули пьяными «друг на друге, яко не пристало даже диким зверям» (Йорг Монах). Стражников не то обманули, не то убили. Хронисты избавили нас от описания путешествия к логову чудовища, за исключением