жгли костры и что он в этом разбирается. Ветки шипели на огне. Кароль заточил кончики палочек и сказал, что с картошкой придется обождать, пока образуются угли. Третья призналась, что никогда раньше не разводила костер. Ему это показалось странным, даже больше, чем ее знакомство с Фалдой.

Наступила тьма. От огня шло тепло, на спину падал холод. Кароль спросил Третью, насколько хорошо она знает Фалду. Добавил:

– Мне все равно, что вас связывает.

– Во-первых, ты врешь. Тебе не приходило в голову, что я могла в него влюбиться? Давным-давно. Но нет, никакой тайны нет. Я просто не хочу об этом говорить. Во-вторых, скоро Фалда начнет испытывать нетерпение, а я тебе не помогу. Я бы хотела. Но если Фалда что-то вобьет себе в голову, то его не остановить.

– Мне нужно, чтобы последнюю часть он заплатил уже сейчас.

При свете костра ее лицо казалось старше, отмеченным черными языками тени и чем-то еще, чего он не сумел бы назвать.

– Лучше скажи, как у тебя идет работа. Дай ему хоть что-то, тогда поговорим. Фалда не злой, к нему подход нужен. В своем роде он всего лишь деловой человек.

– Мне нужны деньги. Школа Яся, терапия. Лидка на самом-то деле не слишком может помочь. А эта работа… Я не знал, на что подписываюсь. Зачем ему вообще эта работа, скажи мне, ведь он и так никакой не ученый, а если уж так хочет, почему не взял какую-то более обычную тему?

– Ай, брось. Я сама должна была этим заняться. Думала, что это какая-то нудная средневековая басня. Но пан Фалда решил, что я не гожусь. По его мнению, рядом с ним нельзя совмещать обязанности.

Повисла тишина. Третья смотрела в огонь. Кароль разворошил прогоревшие бревна, поднимая снопы искр. Уложил картофелины, выпуская их из руки прямо над углями, что мерцали в открывшейся ямке. Палкой сгреб обратно тлеющие дрова, накрыл новыми ветками и сказал, очень быстро:

– Ну и надо было писать. Что вам в голову взбрело прийти с этим ко мне? Я уже себя чувствую как пришитый, уже даже снятся мне эти Отто, Трус, Слепец и Вол. Кто их вообще так поназывал? Я переломаюсь, пусть только весь этот ад кончится. Мне передышка нужна, понимаешь? И деньги. Помоги мне из этого выбраться.

– Думаю, я тебе в этом только мешаю.

– Нет-нет, ни в коем случае. – Огонь высветил ему половину лица, вторая осталась в темноте. – Если бы не ты, я бы давно уже сломался, и ни семьи бы уже не было, ни работы, именно так. Знаешь, как меня бесит этот звон машинок? Малый ими просто долбит час за часом! Ты мне не даешь развалиться. Ты есть, ты меня держишь. Мне просто надо как-то разобраться со всем этим. Как ты думаешь, Фалда заплатит?

– Можешь попробовать его убедить. Мы можем. Вот так я думаю.

Тогда он обнял ее. Ничего больше, чем наслаждение теплом другого человека. Она показалась ему хрупкой. Кароль подбрасывал дрова и возвращался в объятия Третьей. Она обняла его сзади, соединив пальцы на его животе. Потом они съели картошку из пластиковых тарелок, сыпали на нее соль и отрезали полулунные рогалики масла. Кароль присмотрелся к Третьей и сказал, что где-то уже видел такую угольную улыбку. Он точно не помнит когда, но ничего хорошего она не предвещала.

Он залил очаг водой из ручья. Третья вызвала по телефону такси и сказала, что придется немного обождать, водители в такое время неохотно ездят за город, боятся обмана.

27

Над Краковом парил серебристый воздушный шар. Близ бывшего отеля «Форум» отсыпали искусственную площадку с бассейном, в котором никто не мог или не хотел плавать. В подвалах недействующего здания, где еще недавно организовывались балы и традиционные стодневки, проводила репетиции какая-то группа блэк-метал. Чуть дальше угол себе выкроили пейнтболисты.

Кароль, с пейнтбольным приводом в потных руках, вел себя как солдат из старого американского боевика: падал на колено в проходе, подавал руками сигналы несуществующим соратникам и стрелял длинными очередями, полностью открываясь. Часто падал на пол. Третья смеялась. Из музея Армии Крайовой, организованного на бывших территориях железной дороги, кто-то вынес десять пригодных к стрельбе автоматов. По мнению полиции, преступники переправили украденное за границу, но были и такие, что видели на Прокоциме, Бежануве и где-то глубоко в Гуте парней, что палили друг в друга из ржавых шмайссеров.

В летние месяцы город словно бы расслабился, подвалы ресторанчиков опустели, зато за уличными столиками устраивались туристы в белых рубашках, мокрых от пота на спине и под мышками. Англичан вроде бы стало поменьше, а те, которые прибывали, вели себя спокойнее своих предшественников. Ходили слухи о резких ребятах с Подгужа и Казимежа, об избиениях по подворотням перед самым рассветом и о трупах с британскими паспортами в карманах, которые прибивало к опорам моста через Вислу.

Больше пили вина и мешали коктейлей, шарики уходили в небо из детских ладошек. Кароль играл в кегли, неумело, но очень азартно. Разбегался коротко и делал мах прямой рукой, точно так, как показала ему Третья. Радовался каждому высокому результату. Смотрел на табло с гордостью, уперев руки в боки, кивал головой.

В Закжувке, несмотря на забор и охрану, люди по-прежнему проникали на территорию затопленного карьера, раскладывали полотенца на жалких огрызках известняковых скал и погружали в воду свои разогретые тела. Мальчишки прыгали рыбкой с высоты, как всегда прыгают и будут прыгать везде, где случится лето и найдется затопленный карьер. Кароль не хотел ходить туда. Люди ездили также и на Крыспинув, а матери предостерегали детей перед водоворотами в этом с виду спокойном песчаном карьере. Вечерами из машин гремела музыка. На рынке выступали театральные коллективы, из Блонь несся гул концертов на пленэре. На Реймонта орали болельщики. Потом шли через город, распевая песни в честь победы или поражения, те же, что всегда поют проигравшие или победители, сейчас или века назад. Оседали в кабаках и там проигрывали уже всегда.

Кароль водил Третью на фильмы, которые Ника посчитала бы глупыми. Ника уже не ходила в кино. Смотрели блокбастеры с Мэттом Деймоном и Джонни Деппом. После сеанса, если оставалось время, заходили выпить, и Кароль рассказывал о том, что когда-то было для него важным, но перестало таким быть: о старых фильмах с Брюсом Кэмпбеллом и Кристофером Ли, о Новом Приключении и призраках из студии «Хаммер». Она отвечала, что никогда о таком не слышала и даже не знала, что люди помнят такие вещи.

Привел ее на концерт старой группы в клуб в Новой Гуте, куда отцы приводили сыновей-подростков, где разведенное пиво наливали в стаканы из мягкого пластика, а вокалист с длинными седыми волосами свистел в два пальца, приглашая публику веселиться. Кароль после долгих раздумий все же купил себе футболку с обложкой их диска и сказал, что будет носить ее только изредка, чтобы Ника не заметила. Свернул и сунул в карман штанов.

В тот вечер фанаты старой металлической группы отправились в ресторанчик на углу Гродской. Там играла тяжелая музыка, сгущался дым, а тощие длинноволосые фигуры кружили между столиками, клянча сигареты. Иногда курили вместе, вдвоем-втроем одну сигарету. В три часа ночи толпа собиралась на остановках и втекала в ночные автобусы. Пассажиры прижимали лица к стеклам и обливались пивом, пахло потом и дешевыми духами.

Кароль, который всегда возвращался на такси не позже десяти вечера, на этот раз слегка расслабился. Они прошли Центральный рынок, держась за руки, а огни фонарей и витрин магазинов отражались в крупинках стекла. Немного поцеловались у входа в парк Планты. Кароль приподнял блузку Третьей и положил руки на ее обнаженный живот. Не выше и не ниже, как обычно. Он не позволил бы себе большего.

28

Лидия прочитала фрагмент Евангелия от Луки. Янек как не в себе рвался к елке, белые полосы тянулись от рук к самому деревцу. Его интересовали не подарки, а сама елка. Кароль прижал к себе жену.

– Я бы хотела еще хоть когда-нибудь увидеть тебя счастливым, – услышал он.

Лидия обняла его. Главное – быть хорошим отцом, сказала она. Женщины