167

ти лет назад, мы смотрели это еще по черно-белому ТВ: Харли, Эллис и я. Мама, увидев, что белый мужчина и черная женщина целуются, встала и выключила телевизор. Она сказала: «Я не хочу, чтобы вы, мальчики, подхватили ненужные идеи». Потом добавила: «Не забудьте Эммита Тилла», и достала старую фотографию.

— Какой еще Эммит Тилл? Какая фотография?

Кларенс удивился, что Джейк ничего не знает.

— Четырнадцатилетний мальчик, приехав в гости в Миссисипи, имел неосторожность сказать что-то дружелюбно-приятное какой-то белой женщине в магазине. Его нашли через три дня в реке Талахачи, к шее был прикручен старый тяжелый железный вентилятор. В голове была пуля, глаза выковыряны, голова разбита. Его мать настояла на похоронах в открытом гробу, чтобы весь мир увидел. Журнал «Джет» напечатал это фото. Мама вырезала его. И хотя мы были еще детьми, когда это случилось, раза два в год она доставала это фото из шкафа и показывала нам — чтобы мы держались подальше от белых девчонок.

— Кто его убил?

— Насколько я помню, это сделали муж той женщины и его брат. Нашлись очевидцы того, как они затащили Эммита в грузовик и уехали. Жюри присяжных, состоящее только из белых, посовещалось всего час и признало их невиновными.

— Серьезно? Я не помню этого случая, — Джейк колебался, начинать ли разговор, — можно сказать тебе кое-что, Кларенс? Ты слишком много размышляешь над... расовыми проблемами. Это хорошо, с твоей помощью я осознал многие вещи. Но иногда я чувствую в тебе... ярость. Это видно по твоим глазам.

— Харли говорит, что всякий черный, не испытывающий ярости — либо мертвый, либо дурак, — сказал Кларенс. — Не то чтобы я был с ним согласен, скорее нет.

Джейк заметил, что Кларенс теребит мочку уха.

— Наверное, я исхожу из того, что ярость эта имеет расовую подоплеку, — сказал Джейк, — но не уверен, что это так. Хотел бы я понимать тебя лучше. Мы друзья. Мы братья. Поговори со мной. Я хочу знать, о чем ты думаешь.

Кларенс вздохнул и с полминуты сидел молча.

— С чего ж начать? Какой случай из тысячи выбрать? Ну, вот хотя бы... Однажды мы с тетей Шарлин и моим кузеном Родом поехали в Миссисипи. Белый подросток, проходя мимо,

168

смерил нас презрительным взглядом и, хмыкнув, прошипел: «Ниггеры». Тетя Шарлин оглянулась и узнала его. Она сказала: «Это Джерод Смит. Я когда-то нянчила его: растила, вытирала ему нос и попу, и слезы. И это всё для того, чтобы он вырос и назвал меня «ниггер»?» Она была зла, как мокрая оса, — рассмеялся Кларенс, — но можно ли винить ее?

— Нет, — сказал Джейк, — ее можно понять.

— Или вот вчера вечером мы с Женивой взяли напрокат фильм «Цвет Пурпура». Последний раз я видел это в театре. Все любят эту вещь. Книга получила Пулитцеровскую премию, фильм получил Оскара. Так вот, вспоминая книгу и фильм, можешь вспомнить хоть одного черного — положительного героя? Чем хуже герой, тем более святая женщина страдает от него. Раньше худшими злодеями были пришельцы, теперь половина пришельцев —- добрые. Плохими парнями по-прежнему остаются нацисты и черные. Ну, еще испанцы или арабы.

— Слушай, а разве эту книгу написала не черная женщина?

— И что? Черному мужчине должно стать легче от того, что его унижает не белый мужик, а черная женщина?

— Я много думал о том нашем разговоре, — сказал Джейк,

— о том, что люди помнят о цвете своей кожи. Но я никогда в своей жизни об этом не задумывался.

— А нам приходилось задумываться, — сказал Кларенс,

— сегрегация вынуждала. Право на работу, на голосование, отдельные фонтанчики для питья, туалеты, школы. Мы не могли позволить себе роскошь не думать об этом. Первый раз я попал в смешанную школу в четвертом классе. Стоило мне сесть, как вокруг меня освобождалось много мест, словно на мне была бомба. Меня осыпали насмешками, плевками, прозвищами. Даже не злые дети все время шептались обо мне. Большинство учителей не были враждебны, но они снисходительно относились к злым выходкам детей в отношении меня, а это поощряло их. Нас везде преследуют из-за цвета кожи. С этим ничего не поделаешь. Можно ли воспринимать это не лично? Это не может не влиять на нас. Может, именно это ты видишь в моих глазах?

—- Ну, а с тех пор, как ты вырос, часто ли ты вспоминал о цвете кожи? — спросил Джейк.

— Честно?

— Да, конечно.

— Не говори «конечно». Белые часто думают, что хотят

169

знать истинное мнение черных, но потом оказывается, что нет. Итак, часто ли я вспоминаю о цвете своей кожи? Да каждый час жизни.

— Серьезно?

— Серьезней некуда. Ты хоть читал те журналы для черных, что я давал тебе?

— Читал. Интересное дело, там черные на каждом фото, каждая статья или заметка — о черных, каждый автор черный, все рекламы — с черными. Не помню, был ли там хоть кто-то белый, кроме как в Урбан Фэмили.

— А теперь представь, что во времена твоего детства было только так. Каждая ТВ реклама, каждый плакат являл только людей другого цвета кожи, чем твоя собственная. Что бы ты ощущал тогда?

— Пожалуй, ощущал бы себя изгоем. Я бы думал — быть не белым ненормально.

— Именно, — сказал Кларенс, — я рос именно с таким ощущением. Я смотрел эти журналы и каталоги и думал, что быть черным — ненормально. Если бы я был белым, то думал бы об этом по-другому. За рулем ты мыслишь не как пассажир. Если ты рожден в привилегированном классе, то принимаешь это, как должное. Об этом думают те, кто не имел счастья родиться таким. Это вопрос права рождения. Дети, у которых вдоволь еды, не сознают этого. Но ты не можешь не думать о