неопасные, поля плодородные, и предостаточно мест, еще не обжитых изнеженными людьми. В теплых краях одинокий цверг вполне может обитать в темном доме без окон, по необходимости покидая его ночами.

Гудящая толпа сопровождала их до границы города. У последнего жилого сталагмита они остановились и дальше следили за троицей только глазами. Возвращаясь по домам, цверги больше не вспоминали о короле и чужеземцах, они доили офунгалов, возводили стены и привычно поносили соседей.

Северный выход из Драконьего котлована также круто забирал множеством витых низеньких ступеней. Взобравшись, путники оказались у подножья серых скал. Здесь было гораздо прохладней и светлее, высоким ковром под ногами стелился ушур, а в свете сильгиса по камням тянулись длинные корни наземных деревьев и трав.

Проход между скалами проходил через кромлех из огромных магматических камней. Каждая глыба размером превосходила ванапагана и завершалась заостренным обсидиановым зубцом. Когда путники подошли ближе, менгиры тускло загорелись мрачным красным светом. Этот свет собрался в центре круга густым туманом, а черные обсидиановые зубцы придали ему темноты. Из тумана вышел Атнамор. Теперь не скованный цепями он высоко держал голову и оттого казался еще больше и сильнее. Язар живо представил, как мощь этого создания сметает Вулкарда и его сторонников. Он понимал, что, спасая Гортуина, поступил недальновидно и руководствовался одними чувствами, но о решении не жалел.

— Вы отняли мою добычу, — проревел Атнамор и угрожающе щелкнул клешней. Грохот, с каким она сомкнулась, разнесся пустынными сводами. — Мой голод остался неутоленным, а гнев преумножился.

— Можем ли мы как-то умилостивить тебя, великий Атнамор? — смиренно спросила Иварис. — Я не желаю расставаться с тобой врагами.

— Ты не мой враг, — возразил древний дух. — Иначе я бы уничтожил тебя на месте. Ты лишь смертная — ненадежная и непостоянная. А вот ты, Язар, — он свирепо затряс головой и выдохнул облако копоти. — Теперь я вижу, насколько мы с тобой разные. И в тебе горит пламя отца нашего Аланара, но твое пламя изменчивое, оно живет и в небе, и под землей. Теперь я знаю, чей голос ты слышал. Но не спрашивай, я не отвечу. И я не желаю тебе счастья. Будь ты проклят, Язар, и будь проклят весь твой род!

От такого пожелания Язар опешил. Иварис не находила слов, и даже Гортуин сочувственно покачал головой.

— За что ты меня проклинаешь? — изумился Язар. — Я не причинил тебе зла.

Атнамор в ярости топнул; затрещали скалы и подернулись пыльной дымкой.

— Прочь! — бешено зарычал он. — Пока я не передумал. Я не могу тебя убить, Язар, ведь ты снова воскреснешь. Хочешь разорвать этот круг и обрести свое прошлое? Разбей часы, ибо в них заключен твой прах.

Свирепый дух остался далеко позади. Давно умолк вызванный им грохот, и в воздухе больше не чувствовалось жара его дыхания. Новые вопросы и новые волнения обуревали Язара. Он не желал говорить о них в присутствии Гортуина, однако цверг вызвался проводить их к поверхности.

— Мне некуда идти, — признался он. — Так почему бы не пойти с вами?

— Я могу сотворить для вас одежду, — предложила Иварис. Она уже восстановила вещи Язара.

— Не нужно, — отмахнулся изгнанник. — Цверги не стесняются наготы. Наши предки не носили одежд, эту моду мы переняли у альвов. А собственная шкура защищает меня не хуже любого доспеха.

— Язар, я не уверена, что ты сумеешь ответить, а все же спрошу. Почему лава не опалила тебя?

Он засмеялся.

— Тебе не нужен мой ответ, ты его знаешь. Скажи, — добавил он после паузы. — Кто такой Аланар, о котором говорил Атнамор?

— В Яргулварде существует множество сил, но самые древние и могущественные из них это анияра. Это четыре первоэлемента, из которых соткан весь проявленный мир. Атаур это воздух и пространство, Акаду это время и вода. Арахад есть материя и земля, Аланар есть огонь и свет. Их мир Атмару — семя, из которого вырос Яргулвард. Анияра пронизывают все внешние миры и присутствуют в каждом из нас. Акаду течет и в твоих венах, Аланар дарует и Эсмаиду свет. А потому не принимай слова Атнамора буквально. Он приходится Аланару внуком, но ты точно ему не брат.

— Конечно, — согласился Язар. — Я не огненный дух, пепельный цверг или альв. Я лишь старая злобная колдунья, получившая новое тело, но утратившая память.

— Я этого не говорила, — смешалась Иварис.

— Это очевидно. Ее увидел во мне твой отец. Ее глазами я видел в Орховуре, я слышал голос ее мужа и смех ее детей. И даже Орбшиам, посмотрев на меня впервые, уловил мою суть. Иварис, я боюсь, — откровенно признался Язар. — Что, если моя душа оказалась в этом сосуде по ошибке? Что, если Атаказа потребует это тело назад? Или хуже того. Что, если, познав свою сущность, я навсегда потеряю того, кто зовется Язаром?

— Эти мысли не делают тебя счастливей, — заметил Гортуин. — Так отбрось их и живи, как умеешь. Я не знаю, кто ты, Язар, но никогда не забуду, как ты меня спас. И спас меня не кто-то другой, а именно ты. И это тебе я благодарен.

Скупые на откровения цверги хорошо умеют оскорбляться, но не ценят добра. Так думают жители поверхности, так думал и Язар. Однако теперь он видел: цверги стыдились своих чувств. Гордые и упрямые они не имели смелости выразить простую благодарность. Они боялись осуждения, в том числе и от того, кому эта благодарность была направлена. Язар был признателен Гортуину за смелость и откровение, а простое заключение цверга отрезвило его и успокоило.

Над землей солнце стояло в зените, но странники не могли считать дней в подземелье и отходили ко сну по необходимости. Язар первым попросил привала. Еще в Гортунгаше он чувствовал себя полным сил, но теперь его стремительно одолевала усталость. Он был утомлен настолько, что сначала уснул, а уже потом закрыл глаза. Спалось ему как никогда тревожно. Во сне он тонул в бескрайнем океане черного холодного огня. Огонь выпивал его тепло, сковывал движения и замедлял сердцебиение. Язар кричал и звал на помощь, но его некому было услышать. Его голос сменился хрипом, изо рта выходил последний пар. Тело коченело и ломилось от колющей боли. Сначала ему перестали служить пальцы, затем онемение подчинило себе конечности. Язар больше не мог удерживаться на плаву, он сделал последний вдох и погрузился в океан.

— Язар, очнись!

Он бился в конвульсиях и стонал, не понимая, что уже проснулся. Гортуин держал ему руки, Иварис сидела у него на груди, положив к его сердцу Поборника Света. Цверг кривился