каком-то слишком жестком комке, не похожем на ворох одеял на кровати. Отбросив в сторону, он обнаружил под ними сумочку. Ли пришел в восторг. Ну конечно! Амелия не взяла ее с собой.

Небольшая коричневая сумочка была так же уродлива и морщиниста, как любимый бульдог дяди. Ли залез внутрь и извлек тюбик губной помады, от которого осталось совсем чуть-чуть, охапку автобусных билетов и корешков на метро, черный футляр и книжицу размером с ладонь. Темно-синяя обложка показалась ему знакомой. Приоткрыв ее, Ли обнаружил водительские права на имя Амелии Джейн Грешем.

– Ну и зачем, скажите на милость, медсестре, живущей в Лондоне, понадобились водительские права? – проворчал он.

Многие женщины умеют водить машину: на самом деле некоторые из старых медсестер, с которыми он работал в ординатуре – этакие бой-бабы – во время войны водили на фронте санитарные машины и любили рассказывать разные истории, пугая молодых врачей. Но Амелия, судя по дате на ее правах, на два года младше самого Ли, а ему, к его стыдливому облегчению, когда война закончилась, не исполнилось еще и восемнадцати. Амелия была бы в то время слишком молода.

Судя по корешкам билетов метро, она явно не пользовалась правами в городе. Единственная причина, по которой, как он предположил, она научилась водить, – это то, что у Эдвардса был автомобиль, и они могли часто кататься к нему домой за его коллекцией антиквариата. Может, ей надоело кресло пассажира, и она захотела рулить сама.

Ли сунул права обратно, посмотрел на маленький черный футляр и открыл, щелкнув изысканной серебряной защелкой.

На фоне поблекшей фиолетовой ткани поблескивали латунь и стекло. Эта вещь очень хорошо была ему знакома. Он мог собрать ее с закрытыми глазами. Части старинного шприца, скорее всего, антикварного, учитывая тонкую гравировку, но в хорошем состоянии. Иглы, уложенные в крышку футляра, с виду были совсем новыми.

Он был уверен, что Амелия единственная из всей компании не принимает наркотики, но, очевидно, ошибся в ней. Должно быть, это тот белый порошок или морфий или что-то столь же отвратительное. Ни в футляре, ни в сумочке не нашлось ничего, что указывало бы, для чего именно она использовала шприц.

Со все возрастающим разочарованием он еще раз обвел взглядом полумрак комнаты. Никаких признаков увлечения флориографией, ничего, что указывало бы на какие-либо отношения, кроме переписки с ее матерью, которая нуждается в ее помощи, и тем более никакого намека на связь с жертвами. Все, что он нашел, лишь подтверждало, насколько жалкая у нее жизнь.

– Эверли, надеюсь, тебе повезло больше, чем мне, – пробормотал Ли и сунул обратно в сумочку сии печальные улики.

Глава 27

Лорд Вейл сверлил Шафран взглядом ореховых глаз.

– Однажды на вечеринке я встретил одного юношу, – задумчиво произнес он своим глубоким голосом. – Кажется, это было один или два года назад, но я до сих пор помню его пьяные откровения. Если я не ошибаюсь, он говорил, что голубоглазая блудница, которую он пытался вернуть, была синим чулком и отказалась от титула и пэрства. Судя по всему, та девушка его бросила и собиралась пойти по стопам отца и тоже стать ботаником. Кажется, юноша был совершенно раздавлен тем, что не женится на девушке из семьи виконта.

В горле внезапно стало очень сухо, и у Шафран ушел пол из-под ног.

– Это был Арчи Дэвис? Неужели он правда назвал меня блудницей?

Лорд Вейл рассмеялся, и этот звук, завибрировав в его груди, спустился вниз до ее руки, которую он так и не отпустил.

– Да, назвал, причем с большим отвращением. Полагаю, тот друг, что пригласил его на вечеринку, был весьма смущен тем, что он так открыто вас оскорбляет, и выволок его вон, чтобы тот как следует протрезвел.

Шафран отшатнулась, и Вейл отпустил ее руку.

– Как приятно слышать, что где-то у меня есть защитники.

Вейл учтиво кивнул проходящей в свою ложу припозднившейся паре. Выгнув бровь, он снова посмотрел на нее.

– Полагаю, за вашим превращением в мисс Эверсби стоит веская причина. К чему вам знать о моих отношениях с Бриджет Уильямс?

Шафран потопталась на месте, в один момент почувствовав себя беззащитной.

– Если вы знаете, кто я, то должны знать и о том, что весной я оказалась замешанной в преступлении. Жуткая история. Меня саму чуть не убили. И с той поры я… Наверное, я стала немного одержимой. Я не… – Она сделала паузу, подбирая слова, и отвернулась от него. Ей даже не нужно было изображать скорбь, когда перед глазами до сих пор стоял труп миссис Келлер. – Я не понимаю, как можно вот так просто взять и лишить кого-то жизни. Боюсь, это просто нездоровое любопытство. Наверное, с моей стороны слишком бессердечно задавать такие вопросы, когда вы только-только потеряли столь дорогого человека. Простите.

Вейл как-то странно долго молчал, а потом наконец сказал:

– Я слышал об этом случае в университете. Уверен, это оставило на вас глубокий след, – В его голосе не слышно было ни капли убежденности.

– Так и было. – Ей нужно постараться как можно быстрее свернуть этот разговор, пока она не закопала себя еще глубже. – Простите, что приставала к вам, когда надо было оставить вас в покое наедине с вашей скорбью.

Криво ухмыляясь, Вейл шагнул ближе и осторожно взял ее сцепленные в замок руки.

– Уверен, что в вашей памяти осталась не только травма от того, что вас чуть не убили. Вы могли бы подружиться с мистером Эдвардсом и мисс Грешем, не изображая из себя студентку и не используя фальшивое имя. – Вейл сильнее сжал ее руки. – Могу вас заверить, что скорбь по моей подруге – не ваша забота. Но если это положит конец вашим назойливым расспросам, я вот что скажу. Берди была скорее ястребом, чем соловьем. Она вечно рвалась к заоблачным вершинам, пока что-нибудь не заставляло ее рухнуть камнем вниз. За несколько дней перед своей смертью она была подавлена. Если вы ищете виновного в ее смерти, я считаю, это тот, кто стал причиной этого упаднического настроения. Она места себе не находила, но мне так ничего и не рассказала. Не исключаю, что тут не обошлось без Кэролайн, возможно она изводила ее претензиями, что все свое свободное время Берди проводит со мной. Вы сами убедились в том, какая Кэролайн собственница. – Он вздохнул, за его жестким взглядом таились глубокие чувства. – Но кто я такой, чтобы ее винить? Я и сам не отличаюсь рассудительностью в делах сердечных. Я люблю