условий данной почвы и сразу рассчитать количество взрывчатки, необходимой для подрывов этих мостов. Положение агентов в таких случаях осложнялось необходимостью не возбуждать у окружающих подозрений в шпионстве, поэтому их обучали производить все оценки и делать выводы по глазомеру, чертить планы без инструментов, соблюдая возможную точность по длине и высоте.

Для обучения агентов Николаи открыл при штабе армейского корпуса разведшколу. Обучение проводилось изолированно и напоминало тщательный индивидуальный инструктаж, который проводили опытные инструктора из числа связистов, саперов и других армейских специалистов.

Первые же результаты деятельности разведывательного бюро, которое возглавлял Николаи, оказались столь многообещающими, что его работа была признана в Берлине образцовой, и уже через год в нескольких других приграничных корпусах также были назначены штатные офицеры разведки. За этим последовало расширение всей системы военной разведывательной и контрразведывательной службы.

Несмотря на каждодневные дела и заботы, Николаи старался больше времени уделять и своей семье. Обустроив дом так, как хотела фрау Николаи, он пригласил своих новых друзей и сослуживцев на новоселье.

Генерал Кольгоф, прибывший с супругой, придирчиво осмотрел дом, уставленные новой мебелью комнаты и остался доволен.

– Вот теперь я вижу не мальчика, но мужа, – добродушно сказал он после осмотра жилища и радостной встречи с дочерью и внучкой. – В этом уютном семейном гнездышке теперь должен обязательно появиться на свет крепкий и краснощекий карапуз, – добавил генерал, хлопнув зятя по плечу.

– Яволь, господин генерал, – привычно сделал руки по швам Николаи, – я постараюсь!

– Я весьма наслышан о твоих первых успехах на новом месте, – сказал Кольгоф, с интересом осматривая еще пахнущий краской небольшой, но уютный кабинет хозяина, с массивным дубовым столом у окна, мягким диваном и парой кресел. Не обратив никакого внимания на висящие на стенах гравюры, изображающие средневековые батальные сцены, он сразу же направился к небольшому бару, расположенному в темном углу кабинета.

– Вижу, что ты зря времени не терял, – удовлетворенно произнес генерал, обозревая внутренности буфета, полки которого были сплошь уставлены разнокалиберными бутылками с вином, коньяком и бренди. Вытащив на свет запыленную бутылку коньяка, он быстро и умело вскрыл ее и, улыбаясь, как ребенок, которому только что подарили долгожданную игрушку, разлил золотистый напиток по бокалам. – За твои успехи на новом месте, – провозгласил он, поднимая бокал. – Я не ошибся в тебе, мой мальчик! Ты далеко пойдешь, если не будешь заниматься политикой. Прозит!

Кольгоф резким движением руки опрокинул содержимое в свою огромную глотку и удовлетворенно крякнул. Закусив яблоком из стоящей на барной стойке хрустальной вазы, он удивленно взглянул на зятя, который, грея коньяк в руке, самозабвенно вдыхал аромат божественного напитка и лишь потом мелкими глотками опустошил бокал.

– Не прошло и десяти лет, как ты научился как следует употреблять коньяк, – улыбнулся генерал, – ну что ж, похвально. Я думаю, светские манеры тебе скоро понадобятся. В ближайшем окружении кайзера грядут скорые перемены. И чем черт не шутит, может быть, император воздаст тебе наконец-то должное. Давай-ка теперь выпьем за твое прекрасное будущее! Прозит.

Генерал и капитан одним махом, по-солдатски, опорожнили содержимое бокалов.

– Ах, вот вы где, голубчики, – ворвалась в кабинет разгневанная фрау Кольгоф. – Тебе что доктор предписал? – накинулась она на покрасневшего от коньяка мужа.

– Я же выпил самую малость, – виновато промолвил генерал и спешно ретировался из кабинета, так и недосказав Николаи, какие же перемены ожидаются в Берлине.

Лишь только когда порог дома переступил долгожданный гость полковник Фалькенгайн, фрау Кольгоф оставила мужа в покое. Офицеры, не сговариваясь, собрались около барной стойки. Николаи после первого же тоста нетерпеливо задал вопрос, который не давал ему покоя:

– Господа, что же все-таки произошло в Берлине?

Генерал и полковник многозначительно переглянулись.

– При дворе императора разразился скандал, который может грозить полной отставкой твоему шефу, главному советнику и фавориту кайзера графу Эйленбургу.

Николаи вспомнил, как еще совсем недавно главный шеф германской разведки отчитывал его за несостоятельный доклад о России, а главное, за то, что он без ведома начальства оказывает услуги военно-морскому ведомству в лице Тирпица. Но, несмотря на то что граф был к нему несправедлив, Николаи не держал на него зла.

– И что же случилось с графом? – продолжал допытываться он.

– В общем, – неуверенно начал генерал, – кто-то распустил слухи о том, что имя графа Эйленбурга присутствовало в секретном полицейском списке подозреваемых в гомосексуализме… – но его неожиданно прервал Фалькенгайн:

– Прошу прощения, генерал, но мне недавно стали известны подробности этого дела. Скандал раздул известный вам господин Гольштейн, бывший первый советник политического Департамента министерства иностранных дел Германии, после того как заподозрил, что виновником его увольнения стал граф. Он написал Эйленбургу злобное письмо, в котором обвинял его в своем отстранении от должности и намекал на его «особенности». Эйленбург вызвал Гольштейна на дуэль, но бывший советник трусливо пошел на попятную, замыслив более коварный план. Своей информацией Гольштейн поделился с одним из самых известных берлинских журналистов, Гарденом, который давно недолюбливал Эйленбурга, не одобряя его довольно либерального влияния на кайзера. Журналист опубликовал статью, в которой высказал идею, что Эйленбург вместе с узким кругом друзей, которых он окрестил «либенбергским кружком», занимающих видные и незаметные посты, ткали сети, удушающие империю. Позднее он сделал еще более сенсационное заявление, обвинив Эйленбурга, графа Куно фон Мольтке, одного из приближенных кайзера и бургомистра Берлина, а также трех военных адъютантов императора в тайном аморальном поведении и противоестественных пороках. Кайзер Вильгельм не на шутку разгневался и приказал Эйленбургу подать в суд на Гардена за оскорбление и клевету. Больше того, он потребовал, чтобы Эйленбург до окончательного выяснения дела сдал все свои ордена и медали. Вслед за этим последовал ряд шумных судебных разбирательств по обвинению в клевете и лжесвидетельстве, от которых императорская власть и фон Бюлов постарались максимально устраниться. Молчание кайзера только подогрело скандал, в результате чего втянутыми в это грязное дело были многие государственные чиновники, офицеры и члены их семей, включая одного из сыновей кайзера. Все это, в конце концов, может перерасти в государственный кризис.

– Неужели все так плохо? – искренне удивился Николаи. – До нас, армейских провинциалов, еще даже слухи об этом скандале не дошли.

– Услышишь об этом, когда дело коснется перестановок не только в правительстве и Генеральном штабе, но и в вашем «неприкасаемом» ведомстве, – многозначительно промолвил генерал и, проследив за тем, как зять осторожно, боясь пролить хоть каплю божественного напитка, наполнил бокалы, торжественно провозгласил: – За великую и непобедимую Германию и нашего великого императора! Прозит.

С того памятного новоселья прошло несколько лет. В Берлине, как и предрекал генерал Кольгоф, произошли частичные изменения, и, как результат этого, в новом окружении