вернулись домой, усадили Джарвиса в хитроумный шезлонг с дугой, украшенной висящими игрушками. Хетта принимала участие в обмене детскими вещами. У нас продолжали появляться все новые и новые диковинки.

– Набери номер Хетты еще раз, – попросила я. – Пойду, разморожу пакет молока.

После шести непринятых звонков, примерно через час Хетта наконец ответила, и я услышала ее голос: «Все в порядке, не приезжайте за мной».

– Сейчас они возвращаются к машине, – пояснил Поллукс.

Я хотела откинуться на спинку стула и вздремнуть, но мне снова пришлось стоять: на мне висела переноска с ребенком. Поллукс обнял меня сзади и посмотрел через мое плечо, напугав Джарвиса.

– Может быть, он думает, что у меня выросла лишняя голова?

– Большая и уродливая, – добавил Поллукс.

Джарвис расплылся в беззубой радостной улыбке и долго смотрел на Поллукса. Я чувствовала, как Поллукс поднимает и опускает брови.

– Дети любят меня, – сказал он. – Сам не знаю почему.

– Ты гигантский ребенок с бровями-гусеницами. Что тут не любить?

Он пригладил брови пальцами:

– Я был бы больше похож на ребенка, если бы сбрил их.

– О, Поллукс, они твое единственное украшение.

– Ах, если бы я только мог подарить тебе такого же маленького карапуза.

– А разве мы не пытаемся? Возможно, во мне еще осталось одно или два проказливых яйца.

– А ну-ка, помолчи, малыш, – проворчал, обращаясь к Джарвису, Поллукс. – Дай-ка я помогу тебе выбраться из этой штуковины.

Поллукс отстегнул детскую переноску и снял с меня, пока я держала ребенка. Он баюкал Джарвиса, прыгал с ним, плюхался в мягкое кресло, чтобы в нем его покачать, пока я открывала пиво и готовила сэндвичи с арахисовым маслом. Я нашла какое-то странное персиковое желе, принесла его и поставила сбоку. Поллукс посмотрел на свой телефон и сказал, что позже ему предстоит встреча в «Пау-вау граундз»[115]. Я, было, открыла рот, чтобы запротестовать, но напряжение, возникшее в его взгляде, когда он увидел сэндвичи, остановило меня.

– Я собираюсь испечь блины, когда она вернется, – произнес он, откусывая крошечный кусочек сэндвича. – Блины со смайликами. Ее любимые.

Я хотела возразить Поллуксу, что, насколько мне известно, Хетта уже много лет не ест блинчики со смайликами, но прикусила язык. Его лицо оставалось спокойным. Он был замкнут. Таким Поллукс становился, когда волновался.

Бульвар

Хетта свернулась калачиком вокруг сына. Она была дома. Они идеально совпадали. Он был для нее источником незатейливой радости. Почему она ушла от него? Ее руки и ноги были ватными и ослабевшими от израсходованного адреналина. Она придвинулась ближе к ребенку, лежащему на кровати. Она нуждалась в эндорфинах от кормления грудью. Но сейчас ей требовалось что-то вроде транквилизатора. Ей было нужно, чтобы сердце перестало скакать галопом, в ушах перестало гудеть, а голова перестала болеть. Она долго принимала душ, переоделась в чистую одежду, а затем сняла ее и снова приняла душ. Ее глаза все еще болели, лицо горело, горло саднило. Она боялась, что слезоточивый газ попадет в молоко.

Большую часть пути марш проходил как обычно. Она увидела женщину в коричневых лохмотьях с ручным барабаном, ряженую индианку, поющую «Ваа-наа-ваа». Асема протянула руку и выхватила барабан.

– Кто ты такая? – засмеялась Хетта.

– Я барабанная полиция! – воскликнула Асема.

Она положила барабан в рюкзак и продолжила идти. Они шагали рядом с элегантной седовласой дамой в красном платье-футляре, держащейся за руку с лысеющим мужем в маске, костюме и галстуке. Марш двигался дальше и дальше, превратившись в бесконечную ленту, которая текла, извиваясь и изгибаясь, пока ближе к концу не превратилась в бесформенную толпу.

Когда они перешли железнодорожные пути и двинулись дальше по улице, Асема почувствовала опасный прилив энергии. Она рванулась вперед и побежала по тротуару, затем пересекла парковку и оказалась перед Третьим полицейским участком. Они с Асемой на какое-то время потеряли друг дружку из виду, и Хетта, споткнувшись, растянулась на газоне бульвара. Молоко пропитало ее блузку. Кто-то, оказавшись под ней, пытался откатиться в сторону. Мужчина с серьгами и в разорванной ковбойской рубашке помог ей подняться. Женщина с белокурыми дредами до пояса в ярко-желтом комбинезоне вскочила на ноги и, наклонившись, хрипло выкрикивала что-то. Раздались взрывы, затем пошел дым. Человек, бежавший сквозь слезоточивый газ, как олень, внезапно рухнул на землю. Все люди с детьми отстали от марша милю назад, и Хетта пожалела, что не присоединилась к ним.

Асема, возникшая впереди нее с высоко поднятыми руками, исчезла в облаке газа. Девочка в хиджабе, наверное, лет двенадцати, кинулась вперед и ударом ноги отбросила баллон со слезоточивым газом обратно в полицейских. Что-то настолько мучительное, что не воспринималось как боль, хлынуло в глаза и легкие Хетты. Слезоточивый газ попал на ее потную кожу, на соски. Кто-то перевернул ее и вылил воду ей на лицо и глаза. Пожалуйста! Хетта ахнула и указала на свою грудь. Кто-то задыхался, давился, паниковал, терялся. Это была она сама. Ураган ног вокруг нее, свирепые звуки, глухие удары, крики. Кто-то вытащил ее на чистое место, и она вернулась в свое тело.

Сквозь хлынувшие слезы она увидела, что этим человеком был Лоран. Он держал ее голову твердыми, нежными руками и лил воду ей на глаза. Очки для плавания были сдвинуты на лоб, а из-под них торчала прядь волос. На нем были перчатки с длинными крагами. Его бандана сползла на шею. Он вытащил еще одну, синюю, и промокнул ею лицо Хетты.

– Теперь ты в порядке?

– Нет.

Он откинул ее волосы назад и плеснул на лицо еще воды. Хетта схватила его за запястье и заморгала, глядя на него.

– Асема все еще там, – сказала она.

Лоран поцеловал свой палец, коснулся им ее носа и исчез. Хетте нравилось, когда Поллукс так делал, но она ненавидела этот жест, когда тот попадался в фильмах. Почему? Наверное, потому, что он выглядел покровительственным. Как будто она была маленьким ребенком. И все же она вцепилась в синюю бандану.

Асема наконец вернулась из облака газа. Они вместе, пошатываясь, пересекли парковку и нашли на бульваре другой газон, подальше от участка. Лорана нигде видно не было. Хетта вылила воду из припасенной в рюкзаке бутылки на глаза Асемы. Моргая сквозь струйки, Асема ахнула и заявила, что возвращается в ряды протестующих. Хетта пригрозила ударить ее. «Черт, ты же обещала!» Асема не хотела уходить, но Хетта ее заставила. Они направились обратно к «Форестеру», обсуждая, не стоит ли им попробовать воспользоваться «Лифтом»[116], но из-за ковида решили, что это слишком рискованно.

Их ноги распухли. Подмышки горели.