И Сева рассказал ей все. Ведь теперь уже было можно. После того как он согласился запротоколировать и подписать показания, Мирослава не поскупилась.

Наполеонов чувствовал себя не в своей тарелке, но, будучи честным человеком, он не мог отмахнуться от предоставленных детективом материалов. Поэтому наступив на горло собственной песне, принялся выполнять свой профессиональный долг.

Ему вспомнился, должно быть, еще дореволюционный анекдот, который любила повторять его мать:

«Сидит какой-то чужестранец и ест мыло.

Ему говорят — ты что делаешь?! Это же мыло!

На что бедолага отвечает: мило не мило, а купил, ешь».

Вот и у него теперь примерно такая же ситуация. Да, Максименкова ему глубоко несимпатична, но, если она не виновна, он не имеет права обвинять ее в убийстве.

Приехав в дачный поселок, полиция оцепила дом Кузьмича. Съестных припасов и напитков бродягам привезено не было. Зато они сами и дом были тщательно обысканы. Оружия при них обнаружено не было. У двоих даже имелись документы, у одного справка, другие твердили, что документы у них украли.

Те, что видели Анну, опознали ее по фотографии. Хотя следователь не поскупился и привез целых двенадцать фоток различных женщин.

После возвращения в город был проведен обыск в квартире Фалалеевых.

Перепуганная свекровь беспрестанно молилась и спрашивала:

— Да что же это? Что?

Понятые, как могли, пытались утешить старую женщину.

Анна упорно молчала. Главная улика — одежда — обнаружена не была. Найдено было только снотворное, которое Анна в последнее время принимала регулярно. Обыск в гараже тоже ничего не дал.

Наполеонов позвонил Мирославе, чтобы сказать, что Фалалеева одежду, скорее всего, сожгла или выбросила в один из контейнеров в городе. Ищи теперь ветра в поле.

Мирослава задумалась и сказала:

— Попробуй обыскать квартиру Фалалеева, ту, что ему досталась от родителей. Запасные ключи, наверное, есть у его матери.

— Ты думаешь?

— Да. Сжечь и выбросить одежду она побоялась бы. А там кто ее искать будет…

Мирослава оказалась права. Кофейный плащ, шарфик цвета вареной сгущенки и сиреневые туфли лежали в пакете прямо в прихожей.

Фалалеева продолжала молчать. Эксперты уже имели кучу отпечатков с дачи Фалалеевых, теперь им было с чем сравнивать, они дали заключение, что на даче отпечатки Анны имелись в большом количестве.

Анну задержали.

Заговорила она только на вторые сутки. Она призналась, что Саша не собирался к ней возвращаться, и она не могла пережить этого унижения и позора. Тогда в ее голове и зародился план мести мужу и подруге, изуродовавшим ее жизнь.

Подсыпав Маргарите снотворное, она взяла окурки, бутылку и туфли.

Приехала она к подруге на автобусе, так как боялась засветить свой автомобиль во дворе. Поэтому дождалась утра и вернулась домой тем же способом. Такси не вызвала, так как опасалась, что полиция сможет проверить, не вызывал ли его кто-то в тот день от дома Маргариты.

Но даже приготовившись к убийству мужа, она надеялась, что совершать ей его не придется. Она просила мужа одуматься и сойтись, тем более теперь, когда у него нет шансов вернуть себе Маргариту. Но он упорно твердил, что их брак был ошибкой. Она умоляла его, валялась в ногах. Все напрасно.

Тогда она попросила разрешения переночевать, по той причине, что ехать домой поздно. Сварила кофе, положила снотворное, когда он уснул, стукнула бутылкой и уехала. Туфли на ней были Маргаритины. Записку она сохранила старую, что когда-то нашла в кармане мужа. Выйдя с участка, она переобулась и пешком отправилась к машине, которую оставила на стоянке возле кафе. Идти не так уж далеко, и она, взбудораженная совершенным, даже не заметила, как одолела этот путь.

И лишь когда приехала домой, поняла, что натворила. Она осознала, что Саши больше нет и никогда не будет. Она убила его.

Выпив снотворное, Анна заснула, а проснувшись, решила, что убила его не она, а Маргарита. И сама поверила в это.

— Тысячи людей разводятся, ну и что? — спросил Шура.

— Я любила его!

— Хороша любовь, — Шура почесал в затылке, — не лучше ли было его отпустить?!

— Я принесла ему в жертву свою молодость! Я жила только ради него! У меня своего ничего не было, ни друзей, ни увлечений. У меня даже желаний не было своих, я всегда выполняла Сашины.

Наполеонов крякнул.

— Я… я не могла без него…

И «хорошая девочка» горько заплакала. А Наполеонов почему-то подумал о том, что это неправильная любовь. И отчего она приключается с людьми?

Ответа на этот вопрос следователь не знал, поэтому вздохнул и вызвал конвой:

— Уведите.

За окном на зеленеющем небе кровавыми пятнами разливался закат.

— Эх, жизнь моя жестянка, — пробормотал Наполеонов и, выйдя из управления, направил свою машину в сторону коттеджного поселка.

Только вечер, проведенный в компании друзей, мог поднять его упавшее донельзя настроение, ну и, конечно, бесподобный ужин, приготовленный Морисом Миндаугасом.

«Как хорошо, — думал он, — что у меня есть друзья, мама и… работа». Пусть беспощадная, грязная, но все-таки ничем другим он заниматься не хотел и не мог.

Разве так уж плохо делать мир чище и благополучнее?

Через некоторое время Мирослава и Морис узнали от Шуры, что защищать Анну будет Ян Белозерский.

Мирослава приподняла бровь:

— Да?

— Да, его нанял отец Анны полковник Филипп Арнольдович Анисимов.

— Надеюсь, Яну не потребуются наши услуги и на этот раз, — задумчиво проговорила Мирослава.

— Надо думать, — хмыкнул Шура.

Много позднее Белозерский объяснил Мирославе свое согласие защищать Анну тем, что Фалалеев и Максименкова вели себя по отношению к ней с изощренным издевательством, они, можно сказать, растоптали ее как личность.

— Но непредумышленно, — заметила она.

— Это неважно. Я против аморальности.

— Но ты же защищал Максименкову!

— Потому что убийства она не совершала.

— Логично…

— Ну, вот видишь. Как приятно разговаривать с человеком, который тебя понимает, — улыбнулся он.

— Ты надеешься, что ее оправдают?

— Я не настолько наивен, — ответил адвокат.

Мирослава кивнула и передала привет Магде и Паулине.

Глеб Басаргин ждал Маргариту на улице.