несут бред и ахинею. Люди — сложные монстры, коими являюсь и я. Историю пишут победители. А сама ситуация, в которой пребываю, с ног до головы является либо предсмертным сном, либо я уже откинул разгрузку и теперь вынужден находиться с этим надоедливым существом, которое ещё является моим очень дальним предком, наедине до скончания времён.

Я тяжело выдохнул.

— Понял… что ты так запросто не отвяжешься… — поднял я взгляд на Вакууса. — Так что постараюсь ради… прогресса, относиться ко всему плохому немного терпимее.

— Даже к религии?

— Ага… К ней… Постараюсь… — слабо улыбнулся я.

— О, сейчас отправлю тебя, — протянул он правую руку, в ладони которой образовался крупнокалиберный револьвер.

— Круто…

Всё же я не мёртв…

Меня заволокла тьма.

* * *

Ко мне вернулось ощущение собственного пульса, сердцебиения. Дыхание слегка затруднено, но на последствия можно смело закрыть глаза. Потерянная конечность не вызывала у меня уже никаких чувств, хотя до этого я и не то что чтобы проявлял к этому какой-либо существенный интерес.

Нахожусь в машине, находящейся в движении. Отбрасываемые тени, быстро смещающие друг друга и наносящие некие удары по моим уставшим глазам, словно орали о том, что они от высоких елей. Сейчас скорее всего вечер. Пристёгнут аж двумя ремнями и повёрнут головой к левой задней двери, где за левым передним креслом переставляет передачи, судя по знакомым запаху и тенью, Уонка.

— Статхус… — слишком хрипло и сипло произнёс я, чувствуя, как с этим словом в горле образовалась целая безлюдная пустыня.

Послышался глухой стук об неизвестную педаль — машина резко остановилась, звеня покрышками с неприятным визгом шин, а вместе с тем и моё тело, не готовое к подобного рода перемене, ударилось об натянутые ремни… Это было неприятно.

Несколько других секунд я слышу, как тяжело дышит Уонка. Она вновь кладёт руку на руль и снимает машину с рычага, выезжая на обочину. Всё это время молчит, не решается что-либо спросить.

Глохнет двигатель, снимается ремень и открывается передняя водительская дверь. Она открывает левую заднюю дверь. Я вижу её обеспокоенное выражение лица, её открытый ротик, округлившиеся глаза и чёрные мешки под глазами. В видимой тишине, где лишь слышно её выровненное дыхание и течение реки, она одновременно со снятием ближайшего ремня неожиданно обхватывает меня за тело и приобнимает сзади, положив голову на моё левое плечо.

Мне, конечно, было невъебически больно в области рёбер, но понимая, что тем самым разрушу всю лицеприятную атмосферу, где меня обнимает мой любовный интерес, я как можно сильнее сглотнул, увлажнив горло, и спросил:

— Как ты?

— Я?.. — то ли от удивления, то ли от неверия спросила она озадачено. — Нормально. А ты?

— Ну… рёбра болят. Правой ноги совсем… — взглянул я на оную. — нет. Фантомная боль отсутствует. Ещё… — выдохнул я. — мне легко.

— На душе? — слегка ослабила она хватку.

— В сознании, — закончил я тему, стараясь ментально успокоиться находясь вот в таком вот положении. — Давай после этого просто ляжем спать?

— Вместе? — приподняв голову спросила она.

— Лучше не стоит. Мне необходимо спать прямо.

— Да, я понимаю, — как-то грустно Уонка тогда произнесла эти слова.

Как я узнал от неё немного позже, всё же по мне стреляла Женева, которая благонамеренно была убита Уонкой. Она-то и сломала мне четыре ребра, незначительно ударившиеся в лёгкие и почки, и она же и отстрелила мою ногу ниже колена каким-то помповым карабином.

Когда я спросил у неё что это за ружьё, она ответила:

— Его используют полицейские или секторные службы безопасности для разгона бунтующих. Но чаще всего против беспорядков внутри тюрем.

Тогда я, лёжа на сидении осматривал его. Три патрона, плюс дополнительный в стволе. Трубчатый магазин, отсутствует приклад. Тяжёлый. По виду ну вылитый помповый дробовик, стреляющий либо дробью, либо картечью.

— И ты… — оттянул цевьё. Выпущенную из патронника дробинку ловко поймал я пальцами. — Называешь его карабином?

— Оно и является им, — взяла она протянутое ружьё. — Именно так он и записан на официальных источниках.

— Быть того не может… — искренне удивился я, рассматривая патрон минимум двадцать второго калибра. — Совсем неудивительно, что он способен на такое. — и пробормотал, с печалью потрогав культю.

В общем, прошло дней пять-шесть с того момента, как Женева подохла, и где-то четверо суток с того момента, как я пришёл в себя. И… после того, как я пришёл в себя, на обговорённый номер позвонил представитель банды Подъёмщиков, заявить, что искомые были найдены в какой-то глуши недалеко от небольшого населённого пункта в трёхстах милях от столицы. Уонка рассказала мне об этом только тогда, когда я прямо поинтересовался насчёт того, куда именно она держит путь.

Все ящики, — за исключением двух со штурмовой винтовкой и снайперской и ещё небольшим кейсом с медикаментами, — что мы купили и которые лежали в грузовике она спрятала в, если основываться на её словах, надёжном месте. Сам грузовик она к херам сожгла. Надеюсь, что в будущем мы сможем вернуться за ними.

А держали мы путь долго, ведь мне всё время приходилось менять повязку на культяпке, которую, как сказала Уонка, пришлось ещё немного укоротить во избежание заражения, и круговые облегающие в области переломов рёбер. Также останавливаться на сон, еду и даже поиск топлива, которого оказалось мало по причине и так неполного бака в самом начале поездки. В итоге Уонке пришлось топать на своих двоих в ближайшую АЗС, оставив машину со мной как можно дальше от автострады. Зато вместе с бензином мне пару костылей прикупила. Ничего не чувствовал насчёт этого, всё равно в ближайшее время установлю себе протез.

В конечном итоге полностью измождённые, грязные, уставшие и поникшие, — кроме меня, — мы приближались к на вид заброшенному кирпичному дому на два этажа. Он стоял, будучи одиноким в одном из углов поляны в небольшом отдалении от цивилизации. Потрескавшийся во многих местах фасад, заросшая, но в некоторых местах отсутствующая зелёная трава давала намёк, что кто-то всё же следит за убранством данного места.

Протоптанная грунтовая дорога, через которую уместился и проехал наш автомобиль не внушала никакого доверия с самого начала. Несколько раз застревали, благо через множество длинных многострадальных попыток Уонка каждый раз справлялась. Поэтому согласованно решив оставить транспорт у въезда на территорию частного дома сейчас мы ступали на веранду, давно потерявшую свой первоначально красивый вид.

Я ничего не чувствовал, лишь думал:

— Какого хрена они заперлись в такой глуши? — опираясь на костыли взглянул я на черноволосую, которая продолжала подстраховывать меня, даже после многих попыток уговорить её об обратном.

— Твой дядя решил так. Он