— Тогда будьте любезны, миссис Груховская, называть меня Патриком.

— А-а-а… почему миссис? — запаниковала Уонка.

Точно…

— Патрик, пожалуйста, постарайся называть Уонку по прозвищу. Да и тем более, она не является ни моей женой, ни супругой, ни невестой или что-то там да там. Просто девушка. Отношения. Первый этап и все дела с вытекающими особенностями.

— Вас понял, — слегка поклонился он, повернувшись к напольной вешалке, куда повесил наши плащи.

С “помогающей” под боком черноволосой я дошёл до дивана, на который сел. Оставив костыли опирающимися на подлокотник, я в тишине по привычке попытался взять невидимые пачку сигарет с зажигалкой, как вспомнил, что они-то в плаще.

— Стоит ли курить… — пробормотал я про себя.

— Не стоит, — ответила на незаданный вопрос Уонка.

Я посмотрел на неё.

— Ладно… Ты права.

Через три минуты и пятьдесят одну секунду пришёл Патрик, неся поднос, который аккуратно поставил на старый кофейный столик, сделанный из стекла. Две белых чашечки на блюдцах, наполненных чёрным чаем.

— Ваш тот, что справа, Майкл, — с ожиданием встал он напротив меня.

— Спасибо, Патрик, — взялся я за ручку правой ладонью, когда левой за блюдце.

Убедившись в температуре, сделал первый глоток.

Как бы сказать… Вкусно. Вкусно и привычно. В максимальной точности такой же чай я пил, когда жил в своём доме. Обычно его варили служанки только для меня. История его происхождения связана с тем инцидентом, когда в очередной раз пребывая в слегка неудовлетворённом состоянии от внеочередного доёба со стороны отца я в тихую под покровом ночи проник на кухню, где впервые попробовал самостоятельно заварить себе чай. Вышло на удивление не дурно. Он даже дяде понравился. После того, как мне по особой просьбе тётя подарила Патрика, служанки и остальной перестал его мне варить. За это взялся именно металлический напарник. А главная особенность данного чая заключается в том, что его сварганить можно из чего угодно, главное, чтобы был изюм, а остальное в нём менее важно.

— М-м-м… — удовлетворённо промычал я, причмокнув. — А ты помнишь, в какой последовательности, в каких унциях его обычно надо заваривать.

— Вы любите именно такой чай, Майкл. Рад, что вам понравилось, — повернул он голову к черноволосой. — Как вам, Уонка?

Она оторвалась от чашечки.

— Вкусно, — одарила она его скромным мнением. — Однако слишком сладок он. Много бы я не стала пить, Патрик.

— Благодарю вас, — едва заметно сделал он поклон.

— Так вот о твоей программе, — поставил я на поднос чашку. — Заметил, что твои децибелы поубавились, да и сам стал говорить немного человечнее. С чем это связано?

— Инициатива господина Отто-старшего. Цитирую: сделать меня полезнее путём набора человеческих особенностей.

Как видим, в этом они несильно преуспели за полгода.

— И как ты именно перестал так громко говорить? Буду честен, меня это раздражало.

— Сэр ДеСтратко и мисс Эккерон провели в моей компании порядка двух сотен тринадцати часов.

Не дурно.

— Твоя оценка? — спросил я, но Патрик ничего не ответил. — Ну, твоя личностная оценка касаемо всего вышесказанного?

— Старания обучить меня петь, менять интонации, находить простые слова не дались напрасно. Но больше часов необходимо.

Как… скромно. Надо бы пока мы в более-менее мирной ситуации понатаскать его и сделать не отличающимся от обычного среднестатистического человека. Хотя я перегнул, он всё равно всегда будет похож на довольно начитанная высокого молодого человека с титапласталиевыми манерами.

Зачем мне это надо? Ответ прост: чем меньше он отличается от людей, тем меньше проблем мы оберёмся в будущем. К сожалению, неприятно осознавать, что дядя, Берта и Бевис так и не смогли привести его к какому-нибудь подобающему состоянию, при котором он смог бы походить хотя бы на очень нудного человека.

— Вопросы закончились, — зажал я переносицу. — Желаю провести время в тишине.

— Как изволите, Майкл, — отошёл в сторонку Патрик.

Я посмотрел на Уонку.

— Не против?

— Нет, — одарила она меня скромным комментарием, углубившись в незначительно пыльный диван, тихо выдохнув весь воздух из лёгких.

Время тикало, звезда колодца палила своими лучами по всей поверхности, за окном пели птички и шелестели от ветра листья. Я находился в режиме ожидания: мыслей нет, лишь… ничего. Просто пустота, как в том же пространстве деда.

Для меня подобная радость была редка, есть сама редкость, и продолжает являться ею. Вот… всё бы отдал, дабы всегда находиться в подобном состоянии. Состоянии, когда тебя не гложут сомнения, неприятные воспоминания, травмы, переживания и лица давно погибших близких, которые были мне как минимум приятны.

В таком вот состоянии я и пробыл десять реальных минут. Уонка на протяжении всего этого времени заинтересованно рассматривала Патрика. Надеюсь, простого интереса ради, а не для проверки его несуществующих гениталий. Сам же робот стоял в сторонке не шевелясь, смотря в дальний коридор, что отделял минималистичную прихожую с полуразбитой кухней, которая совмещена с залом.

Издали чётко раздалось отпирание двери. Должно быть вторая, то есть чёрный вход.

— …развешать бельё? Поняла-приняла, мистер Отто… — незавидно произнёс до чёртиков знакомый голос.

Приближались негромкие шаги молодой на возраст девушки по надоедливым скрипящим половицам.

В мгновении, я понял, что это чёртова Берта.

Каштановые волосы до плеч, завязанные в один конский хвост. Пыльные кроссовки серого цвета, старые потрёпанные тёмно-синие джины стандартного размера, куртка на резинках в триколор, — чёрный, жёлтый, синий, — бежевая футболка с какой-то странной аббревиатурой на кириллице.

Уже не улыбчивое выражение её лица не вселяло каких-либо вопросов всякому незнакомому человеку. Однако я и не незнакомый для неё. Она мой первый друг. И я искренне удивлён тому, что она выглядит грустной, словно плохое что-то случилось. Небольшие чёрные мешки под глазами, отсутствующая косметика, минимум украшений, которых она так любила всё время и, что больше всего в плохом смысле зацепило мой взгляд, был рваный чёткий шрам вдоль подбородка. Он словно разделял его наполовину.

Она-то не сразу заметила нас, когда вышла из-за угла. Прошла несколько футов держа в руках у живота белую сетчатую корзинку, сделанную из пластика, в которой горой лежали вещи, преимущественно чёрные. Но увидев краем глаза нас, молниеносно остолбенела, превратившись в подобие восковой фигуры.

Глазки шире-шире, ротик больше-больше, воздух сильнее-сильнее.

Вот потеряв все силы она роняет корзинку вместе с постиранным бельём на старый деревянный паркет, прикрывшись руками ради какого-то жеста, и шокировано произносит:

— Майк!! — неверующе выкрикнула она моё имя. — Ты… что тут… делаешь?! Как ты… Откуда ты узнал… что… мы… здесь?..

Берта провела всех нас троих обеспокоенным взглядом, вновь остановившись на мне.

— Ну… как видишь, это я, — пальцем указал я на себя. — И тебе никак не кажется.