то есть признание взаимных сфер влияния и власти – включая признание разделения Европы и Германии на два силовых блока. Федеральное же правительство настаивало именно на непризнании статус-кво: оно не признавало ни разделения Германии, ни отделения восточных территорий. Такое противоречие не могло быть разрешено политикой ФРГ. Напротив, строительство Стены показало несостоятельность их прежней политики в отношении Германии, а соглашение о ядерных испытаниях дало понять, что США и СССР в будущем будут игнорировать германский вопрос, преследуя свои собственные цели. Это выразилось уже в том, что, нравилось это правительству ФРГ или нет, ГДР также было разрешено подписать договор о запрещении испытаний.

– Переориентация американской внешней политики после кризиса 1961–1962 годов привела к заметному ухудшению отношений между США и ФРГ. Федеральное правительство увидело в первых шагах к взаимопониманию между двумя сверхдержавами опасность того, что решение будет достигнуто через голову немцев и в любом случае без учета жизненных интересов ФРГ. В этой ситуации боннское правительство увидело возможность решить проблему за счет расширения сотрудничества с Францией. Политика президента Франции де Голля, который вернулся к власти после краха Четвертой республики в 1958 году и установил президентскую систему, скроенную под его персону, была строго направлена на обеспечение национального суверенитета и восстановление позиций Франции как мировой державы. Генерал отверг превращение Европейского экономического сообщества в политическое сообщество, а также присоединение Великобритании, которое обсуждалось уже в течение некоторого времени. Но прежде всего он выступал против американского превосходства в Европе, не в последнюю очередь посредством наращивания собственных ядерных сил, и рассматривал тесное сотрудничество между Францией и ФРГ как подходящий способ достижения этих целей. В таком союзе, объединяющем французское лидерство и экономическую мощь Западной Германии, Аденауэр также видел перспективный вариант будущего, позволяющий уже не уповать исключительно на администрацию Кеннеди, к которой он все чаще относился с подозрением.

– Новый франко-германский альянс, подтвержденный в 1962 году рядом взаимных не без помпы организованных государственных визитов, был, таким образом, с обеих сторон выражением стратегических соображений и расчетов политической силы. Но это был и исторически значимый элемент примирения бывших «заклятых врагов», которые трижды за последние девяносто лет вели войну друг с другом. Так он был воспринят и населением Западной Германии, которое приветствовало французского президента во время его визита в Ахен в сентябре. Вскоре подписанный франко-германский «Елисейский договор», однако, получил настолько четкую ориентацию против США, Великобритании, а также продолжения европейской интеграции в нескольких интерпретирующих заявлениях де Голля, что бундестаг, вопреки намерению Аденауэра, счел нужным добавить к договору преамбулу, в которой были подтверждены тесные связи с США и НАТО, а также решимость углублять европейскую интеграцию и вступление Великобритании в ЕЭС[5].

В течение ряда лет вопрос о приоритетных связях Западной Германии с Францией или США вызывал глубокий раскол в рядах германской христианской демократии. Для тех в ФРГ в начале 1960‑х годов, кто мечтал о возврате Германии как великой державы, обязательства перед США, связанные с исключением доступа к ядерному оружию, не могли быть приемлемой целью. С де Голлем и его идеями более независимой Европы, организованной вокруг оси Париж – Бонн, доступ к ядерному оружию казался ФРГ хотя бы косвенно достижимым. Вероятно, стала бы возможной и более независимая политика, тем более что авторитарный правящий генерал представлял собой в раскладе властных отношений альтернативу массово-демократическому консенсусному либерализму США, к которому многие союзные политики все еще относились с большим скептицизмом. Напротив, «атлантисты» в ХДС считали попытку независимой германской великодержавной политики без тесных связей с США столь же опасной, сколь и бесперспективной. Они имели явное большинство в ХДС/ХСС, и по мере развития политики разрядки спор быстро потерял свое значение[6].

– После возведения Стены Бонн был в растерянности относительно дальнейшего курса по германскому вопросу. Это относилось как к правительству, так и к оппозиции. Еще в 1959 году СДПГ рассматривала возможность выхода из военного союза Запада в своем «Плане Германии», и только после важного выступления заместителя лидера парламентской группы Герберта Венера в бундестаге 30 июня 1960 года социал-демократы окончательно одобрили западную интеграцию и бундесвер[7]. СДПГ жестко враждовала с СЕПГ и ее государством, поскольку переворот, совершенный коммунистами при создании партии «Единство» в апреле 1946 года, оставил столь же неизгладимое впечатление, как и преследования и аресты социал-демократов, не желавших объединяться в начале 1950‑х годов. Тот факт, что именно СДПГ во главе с Брандтом сначала постепенно, а затем быстро разработала новые концепции германской политики, также объясняется функцией Брандта как правящего мэра Берлина. В этом кабинете он непосредственно испытал на себе печальные последствия разделения и строительства стены и мог ежедневно наблюдать, как прежняя политика сказалась на гражданах ГДР. Но Брандт был ближе других германских политиков к политике Кеннеди, триумфально принятого жителями Западного Берлина во время государственного визита летом 1963 года. Поскольку Кеннеди придерживался мнения, что, пока существует СССР и его империя, необходимо снижать напряженность противостояния блоков, угрожающую самому существованию Германии, то и Брандт вместе со своим доверенным лицом Эгоном Баром считал, что поскольку разделение Германии нельзя ни предотвратить, ни устранить, его последствия, по крайней мере, необходимо сглаживать и смягчать.

Бар пошел еще дальше: только стабилизировав ГДР, можно добиться изменений и улучшений для ее жителей. По его мнению, строительство Стены было признаком не силы режима СЕПГ, а его слабости. И пока существование режима находилось под угрозой, суровость его диктатуры не ослабевала: «Вопрос в том, нет ли возможности постепенно развеять эти вполне оправданные опасения режима до такой степени, что ослабление границ и Стены также станет достижимым, поскольку риск будет терпимым». Это политика, которую можно охарактеризовать как «изменение через сближение»[8]. Улучшение ситуации для народа в ГДР, согласно основной идее Бара, могло быть достигнуто, только когда на режим СЕПГ больше не будет оказываться давление в сторону признания. Только тогда она сможет проводить более либеральную и открытую политику.

– Однако это предполагало уверенность в том, что система СЕПГ окажется достаточно экономически сильной, чтобы позволить себе такую более открытую политику – например, чтобы избежать нового массового исхода, как перед строительством Стены. В начале 1960‑х годов многие западные социологи придерживались мнения, что политико-идеологические различия между системами станут менее значимыми по мере развития современных индустриальных обществ. Другие возражали, что социалистическая система будет столь же неспособна к экономическому росту, как и к внутренней либерализации. В то время этот вопрос так и остался открытым[9].

В середине 1960‑х годов население Западной Германии по-прежнему подавляющим большинством отвергало признание ГДР. Однако