чем в 1957 году, но слишком мало для получения большинства. Холодная война и строительство Стены, как это интерпретировали тогдашние наблюдатели, убедили многих, что на такой сложной переправе менять лошадей не стоило. Превращение из рабочей в народную партию на партийной конференции в Бад-Годесберге произошло слишком недавно, чтобы привлечь на сторону СДПГ сколь-нибудь значительную часть избирателей ХДС/ХСС.

Смесь недостаточной политической ясности и авторитарного понимания демократии, очевидная в стиле Аденауэра в последние годы, достигла кульминации в «деле Шпигеля», в разгар Карибского ракетного кризиса, а поэтому в нервозной и перегретой обстановке. Здесь нужно учесть продолжавшуюся с начала 1958 года критику со стороны части общественности подхода правительства к вопросу о ядерном вооружении. Журнал «Шпигель» с его главным редактором Рудольфом Аугштайном обрушился на министра обороны Франца Йозефа Штрауса, активно пытавшегося получить для ФРГ доступ к ядерному оружию НАТО и даже, как казалось, одобрявшего превентивный ядерный удар по Советскому Союзу. Затем, в начале октября 1962 года, «Шпигель» сообщил о недостатках в готовности бундесвера к конвенциональной обороне, вызванных тем, что правительство бундесвера, как и Штраус, в случае обороны полагалось именно на ядерное оружие. После этой статьи, содержавшей весьма подробные детали, по инициативе министерства обороны были арестованы ведущие редакторы «Шпигеля», а в редакциях прошли обыски. В течение нескольких недель «Шпигель» выходил только с экстренными выпусками. Аденауэр оправдывал эти действия и говорил в бундестаге о «бездне предательства». Обвинения не подтвердились, и дело было прекращено. Однако с самого начала стало ясно, что министр обороны Штраус обошел министра юстиции (который принадлежал к СвДП) и солгал бундестагу о собственном участии в этом деле. После этого СвДП отозвала своих министров из правительства и вышла из коалиции. По словам его председателя Менде, новый состав возможен только без Штрауса. Аденауэр, которому к этому времени исполнилось 87 лет, все же сформировал свое пятое правительство – с СвДП и без Штрауса – но уже через год, 15 октября 1963 года, ему пришлось уйти в отставку по обоюдному согласию и освободить место для своего преемника Эрхарда, чему он пытался препятствовать до последнего[13].

Более значительной, чем кризис коалиции, вскоре преодоленный, была реакция общества на дело «Шпигеля». В центре внимания оказалась не мнимая измена, а посягательство на свободу прессы. Демонстрации и митинги профессоров и студентов прошли во многих университетских городах, повсюду состоялись дискуссии о состоянии и свободе прессы; как ни удивительно, почти все редакции солидаризировались со «Шпигелем».

Аденауэру и его окружению было трудно понять такое развитие событий, поскольку оно не вписывалось в их устаревшее представление о взаимоотношениях между государством, правительством и обществом. Историк Герхард Риттер из Фрайбурга, национал-консерватор старой закалки, поспешил встать на защиту канцлера и настаивал на примате государства над обществом: «Неужели мы настолько ослепли к окружающей нас действительности из‑за вечного созерцания ужасов гитлеровской диктатуры, что скорее согласимся с любым, пусть даже грубым, злоупотреблением личных прав на свободу, гарантированных конституционным государством, чем с той или иной неуклюжестью (или пусть даже некорректностью) наших правоохранительных органов?» Ему ответил боннский политолог Карл-Дитрих Брахер, на тридцать лет младше его, который раскритиковал заявления Риттера как попытку оправдать «катастрофическое традиционное авторитарное государство в Германии, действующее в ущерб нашей демократии» и ту «особенность нашей государственной идеологии, что она допускает применение политики только сверху вниз и отдает почти безусловный приоритет государственным интересам (Staatsräson), толкуемым во внешнеполитическом смысле, над внутренней свободой и верховенством закона»[14]. Позиция Брахера нашла широкую общественную поддержку, даже в консервативных газетах. Стали очевидны произошедшие изменения в отношениях между государством и обществом, правительством и общественностью, не замеченные правительством.

Как это часто бывает, именно писатели первыми зафиксировали эти изменения. Двумя годами ранее появилась тонкая книжка в мягкой обложке под редакцией Вольфганга Вейрауха под названием «Я живу в ФРГ»: «Процветание обрушилось на нас и почти съело нас, – программно говорилось в предисловии. – Однако пока мы едим, а не думаем. <…> Писатели же должны критиковать – самоотверженно, страстно, в том числе и себя <…>. Согласование мнения писателя с мнением государства – как, например, в ГДР и Испании – не идет на пользу ни писателю, ни государству. Государства без свободы слова окостеневают, разлагаются, деградируют и погибают»[15].

Книга вызвала сенсацию, поскольку, с одной стороны, внутриполитические условия в ФРГ рассматривались в ней критически, не следуя проторенными путями холодной войны. А с другой, в ней рассматривался вопрос о самопризнании ФРГ как государства и общества в долгосрочной перспективе, а не только как переходного государства – в определенной параллели с бурной дискуссией по германскому вопросу. Презрение к западной республике, широко распространенное как слева, так и справа, как к промежуточному решению, установленному союзниками и не обладающему национальной жизненной силой, натолкнулось на энергичное противодействие: «За десять лет своего существования, – заявил, например, Казимир Эдшмид, – ФРГ вызвала много недовольства и мало похвалы. Она была трудолюбивой и эффективной, хотя и не отличалась особой фантазией. Но в целом к ней несправедливы. Она не Германия, хоть и достойно воплощает всех, кто ее населяет. <…> Если бы одному из тех миллионов нолей без палочки, что сейчас разъезжают на автомобилях, в 1948 году сказали, что когда-нибудь он станет богатеньким, хорошо обеспеченным, будет ездить за границу с твердыми дойчмарками в кармане, респектабельным, вообще уважаемым человеком (хотя покуда подбирает окурки за оккупационными солдатами), он бы вытаращил глаза и счел пророка идиотом. Зато теперь он принимает эти перемены за должное и за свои собственные заслуги, а не за заслуги правительства своей страны»[16]. Ханс Вернер Рихтер, организатор писательской «Группы 47», противопоставил в своем тексте преимущества и недостатки ФРГ, по мнению студентов в Восточном Берлине. В качестве положительных моментов они отметили «правовую защищенность, свободу мнений, возможность зарабатывать, благосостояние, беспрепятственное передвижение». С другой стороны, негативными сторонами были «возвращение национал-социалистов, тенденция к диктатуре, чрезмерная ремилитаризация и ядерное вооружение»[17].

Идея о том, что ФРГ была всего лишь своего рода расширенной оккупационной зоной, временной республикой в ожидании национального единства, явно теряла свою правдоподобность. Об этом свидетельствуют и опросы: в 1951 году только два процента жителей Германии считали, что им живется сейчас лучше, чем когда-либо в этом столетии. Десять лет спустя такого мнения придерживались почти две трети немцев. Такое изменение отношения сначала произошло среди интеллектуалов, а затем распространилось на более широкие круги. Западногерманское государство стало рассматриваться не как что-то, приведенное в движение извне, а как собственное дело[18].

До этого момента основные внутриполитические дебаты велись вокруг учредительных решений