дырочку в живой изгороди, чтобы посмотреть на нас с веселым любопытством, когда мы проходили мимо.

Внезапно Лусио остановился и положил руку мне на плечо. В его глазах светилась та прекрасная томительная меланхолия, которую я никогда не мог ни понять, ни выразить.

– Прислушайтесь, Джеффри! – сказал он. – Прислушайтесь к земной тишине, когда поет жаворонок! Замечали ли вы когда-нибудь то напряженное состояние, с которым Природа, кажется, ожидает Божественные звуки?

Я не ответил: тишина вокруг действительно впечатляла. Трели дрозда смолкли, и только звонкий голос жаворонка, звенящий над головой, ласковым эхом отдавался в тишине лугов.

– В небесах нет птиц, учит нас церковь, – задумчиво продолжал Лусио. – Там пребывают только тщеславные души человеческие, возглашающие «Аллилуйя!». Нет ни цветов, ни деревьев, одни только «золотые улицы». Какая бедная и варварская идея! Как будто мир, в котором пребывает Божество, исключает чудеса, благодать и красоты всех миров! Даже эта маленькая планета прекраснее, чем небеса церковников. То есть она прекрасна везде, где нет человека. Я протестую – и я всегда протестовал – против сотворения человека!

Я засмеялся и сказал:

– Значит, вы протестуете против собственного существования!

Его глаза медленно подернулись мраком.

– Когда море с гневным ревом кидается на берег, оно жаждет добычи – Человечества! Оно стремится очистить прекрасную землю от ничтожных насекомых, нарушающих мир на планете! Оно топит вредоносные существа с помощью своего единомышленника – ветра! Когда через секунду после молнии раздается раскат грома, не кажется ли вам, что сами тучи объединяются в священной войне против единственной ошибки Бога – сотворения человечества? Они едины в своих усилиях стереть его с лица Вселенной, как вычеркивают слабое выражение в совершенном в остальных отношениях стихотворении! Разве мы с вами, например, не являемся единственным диссонансом в окружающей нас сейчас лесной гармонии? Мы не благодарны за жизнь, а, разумеется, недовольны ею. Мы не обладаем невинностью, свойственной птице или цветку. Вы скажете: мы больше знаем. Но как мы можем быть уверены в своем знании? Наша мудрость изначально исходит от Дьявола, если верить легенде о древе познания, плод которого научил нас добру и злу. Но человек все же, по-видимому, склоняется скорее ко злу, чем к добру, ибо думает, что в загробном мире станет бессмертным, как Бог. О Небо! Что за несоразмерно великая судьба для такой ничтожной пылинки, такого крошечного атома, как он!

– Я не думаю о бессмертии, – возразил я, – и мне часто доводилось вам об этом говорить. Достаточно этой жизни, другой я не хочу и не жду.

– Да, но если бы была другая… – сказал Лусио, пристально глядя на меня. – И если бы вас, не спрашивая, просто погрузили в состояние ужасного сознания, в котором вы предпочли бы не быть…

– Довольно! – перебил я его нетерпеливо. – Оставим идеи! Сегодня я счастлив! У меня на сердце легко, как у птицы в небесах. Я сейчас в самом лучшем расположении духа и не сказал бы недоброго слова даже злейшему врагу.

Он улыбнулся:

– Значит, вы в прекрасном настроении? – И он взял меня за руку. – Тогда это отличный случай показать вам этот милый уголок.

Через несколько ярдов он направил меня на узкую тропинку, отходившую от лужайки, и вскоре вывел к милому старинному домику, почти утонувшему в молодой весенней зелени и окруженному поросшей боярышником и шиповником изгородью.

– Сдержите свой гнев, Джеффри, и постарайтесь сохранить благостное спокойствие! Здесь живет женщина, чье имя и славу вы ненавидите, – Мэвис Клэр!

XIX

Кровь бросилась мне в лицо, и я встал как вкопанный.

– Давайте вернемся, – предложил я.

– Почему?

– Потому что я не знаком с мисс Клэр и не хочу ее знать. Литераторши вызывают у меня отвращение, они всегда более или менее бесполые.

– Надо думать, вы имеете в виду «новых» женщин? Полноте, вы им льстите. У них никогда не было пола, который можно было бы потерять. Эти сами себя разрушающие существа, которые изображают своих вымышленных героинь погрязшими в разврате и свободно пишут на темы, способные смутить даже мужчин, – эти создания действительно неестественные бесполые гибриды. Мэвис Клэр не из их числа, она «старомодная» молодая женщина. Вот мадемуазель Дерино, танцовщица, «бесполая», но вы ее в этом не упрекали, а напротив, показали, как цените ее таланты, потратив на нее значительную сумму.

– Неудачное сравнение! – возразил я. – Мадемуазель Дерино какое-то время меня забавляла.

– И при этом не была вашей соперницей в искусстве! – добавил Лусио с недоброй усмешкой. – Это понятно! Тем не менее, что касается вопроса «бесполости», лично я считаю, что женщину, демонстрирующую силу своего интеллекта, следует уважать больше, чем женщину, показывающую силу своих ног. Но люди всегда предпочитают ноги, точно так же, как они предпочитают Дьявола Богу. Тем не менее я думаю, что, поскольку у нас есть свободное время, мы можем повидать этого гения.

– Гения? – презрительно повторил я.

– Ну пусть будет – словоохотливую даму! – предложил он, смеясь. – Давайте послушаем ее болтовню. Она, без сомнения, окажется такой же забавной, как мадемуазель Дерино. Я позвоню и спрошу, дома ли она.

Он направился к заросшему вьюнком крыльцу, а я отступил назад, расстроенный и угрюмый, твердо решив не входить вместе с ним в этот дом, если последует приглашение. Внезапно послышался веселый раскат мелодичного смеха, и звучный голос воскликнул:

– Трикси! Злой мальчишка! Отдай сейчас же и извинись!

Лусио заглянул через изгородь и подозвал меня энергичным жестом.

– Вот она! – шепнул он. – Перед вами больная диспепсией дама, вялый, злой, пожилой «синий чулок». Вон она там, на лужайке. Клянусь небом, она способна вселить ужас в сердце любого мужчины, не исключая миллионеров!

Я посмотрел туда, куда он указывал, и увидел белокурую женщину в белом платье, которая сидела в низком плетеном кресле, держа на коленях крошечного тойтерьера. Терьер ревностно охранял большой сухарь почти такого же размера, как он сам, а неподалеку от него восседал великолепный сенбернар, движениями хвоста выказывавший все признаки прекрасного настроения. Все было понятно с первого взгляда: маленькая собачка утащила у своего огромного товарища бисквит и отнесла хозяйке. Эту собачью шутку, похоже, поняли и оценили все заинтересованные стороны.

Глядя на маленькую группу, я не верил, что дама была Мэвис Клэр. Эта маленькая головка никак не могла быть создана для ношения лавров, ей скорее пошла бы гирлянда из роз, нежных и эфемерных, сплетенная рукой влюбленного. Могло ли подобное хрупкое создание иметь столько сил, ума и таланта, чтобы написать «Различия» – книгу, которой я втайне восхищался и которую попытался анонимно «уничтожить». Мне казалось, что автор