ее часто. Она, по всей вероятности, будет счастлива вернуться невестой в старый дом, который так любила.

Вошла горничная с подносом, и мисс Клэр, отпустив собачку, подошла к столу, чтобы разлить чай. Я наблюдал, как она передвигалась по комнате, и чувствовал смутное удивление и невольное восхищение. В своем мягком белом платье, с бледной розой, приютившейся среди старых фламандских кружев воротника, она напоминала картину Грёза. Когда мисс Клэр повернула голову в нашу сторону, солнечный свет превратил ее светлые волосы в подобие золотого нимба. Она не была красавицей, но отличалась необыкновенным обаянием и привлекательностью, которые чувствовали все вокруг. Так жимолость, спрятавшаяся в зарослях живой изгороди, будет радовать путника сладким благоуханием, хотя он не увидит ее цветков.

– Ваша книга весьма умна, мистер Темпест, – сказала вдруг мисс Клэр, улыбнувшись мне. – Я прочитала ее сразу после выхода. Но знаете ли, мне кажется, что ваша статья была еще умнее.

Краска бросилась мне в лицо, и я растерянно пробормотал:

– Какую статью вы имеете в виду, мисс Клэр? Я не пишу в газеты.

– Неужели? – весело рассмеялась она. – Но в этом случае написали! Вы очень ловко меня «отделали», мне очень понравилось! Я узнала, что автором филиппики были вы не через редактора журнала – о нет, он очень осторожен, этот бедняга! – а с помощью совсем другого человека, не будем вспоминать его имя. Мне очень трудно помешать узнать то, что я захочу, особенно по вопросам литературы! Ах, какой у вас несчастный вид! – С веселым блеском в голубых глазах она протянула мне чашку чая. – Вы действительно думаете, что меня задела ваша критика? Поверьте, вовсе нет! Подобные вещи никогда меня не трогают. Я слишком занята, чтобы растрачивать мысли на рецензии и рецензентов. Но ваша статья оказалась на редкость забавной!

– Забавной? – глупо повторил я, безуспешно пытаясь улыбнуться.

– Именно забавной! – повторила она. – Она написана так сердито, что сделалась забавной. Ах, мои бедные «Различия»! Мне очень жаль, что роман привел вас в подобное настроение, – гнев истощает силы!

Она снова рассмеялась и села рядом, полушутливо глядя мне в глаза, – как выяснилось, я совсем не выносил такой взгляд. Я чувствовал себя не просто глупо, – я был в полной растерянности. Эта женщина, с юным чистым лицом, нежным голосом и несомненно счастливым характером, была вовсе не такой, какой я ее себе представлял. Я силился сказать в ответ хоть что-нибудь разумное и связное. Лусио поглядел на меня с саркастической усмешкой, и мысли мои совсем запутались.

Однако тут нас отвлек Трикси: встав прямо напротив Лусио и подняв мордочку, пес принялся выть – поразительно громко для такого маленького существа.

Его хозяйка была удивлена.

– Трикси, в чем дело? – воскликнула она, подхватывая его.

Песик, дрожа и рыча, спрятал в ее руках свою мордочку. Мисс Клэр пристально посмотрела на Лусио.

– Никогда раньше он так себя не вел, – сказала она. – Может быть, вы не любите собак, князь Риманес?

– Скорее они меня не любят, – ответил он вежливым тоном.

– В таком случае прошу простить, я сейчас вернусь! – сказала она.

Мисс Клэр вышла из комнаты и почти сразу вернулась уже без своего любимца. После этого я заметил, что ее голубые глаза несколько раз растерянно останавливались на прекрасном лице Лусио, словно в самой его красоте она видела нечто такое, что ей не нравилось.

Тем временем мне удалось немного восстановить свое привычное самообладание, и я обратился к ней тоном, который казался мне доброжелательным, но на самом деле, как я знал, звучал несколько покровительственно:

– Я очень рад, мисс Клэр, что вы не обиделись на статью, о которой шла речь. Она была чересчур строга, я признаю это, но вы понимаете, что у всех разные мнения…

– Разумеется, не обиделась! – спокойно ответила она с легкой улыбкой. – В противном случае мир стал бы очень скучным! Уверяю вас, я ничуть не обижена. Критика была остроумна, и ни на меня, ни на мою книгу она не оказала ни малейшего воздействия. Вы помните, что Шелли писал о критиках? Нет? Вы найдете этот отрывок в его предисловии к «Восстанию Ислама». Вот что он пишет: «Я старался поэтому писать так, как писали, по моему представлению, Гомер, Шекспир и Мильтон, с крайним пренебрежением к безымянным осуждениям. Я уверен, что клевета и искажение моих мыслей могут вызвать во мне соболезнование, но не могут нарушить мой покой. Я уразумею выразительное молчание тех проницательных врагов, которые не осмеливаются говорить сами. Из оскорблений, поношений и проклятий я постарался извлечь те увещания, которые могут содействовать исправлению каких бы то ни было несовершенств, открытых подобными осудителями в моем первом серьезном обращении к публике. Если бы известные критики были столь же ясновидящи, как они злостны, сколько благого можно было бы извлечь из их злобных писаний. При данном порядке вещей, боюсь, я буду достаточно лукавым, чтобы позабавиться их дрянными ухищрениями и их хромыми нападками. Если публика решит, что мое произведение не имеет ценности, я преклонюсь пред трибуналом, от которого Мильтон получил свой венец бессмертия, и постараюсь, если только буду жить, найти в этом поражении силу, которая подвигла бы меня в новую попытку мысли, уже не лишенную ценности!»[14]

Когда она декламировала эти слова, глаза ее, казалось, темнели и становились глубже, лицо светилось, словно от какого-то внутреннего озарения. Голос ее оказался богатым и нежным, благодаря чему имя Мэвис – «певчий дрозд» – казалось столь подходящим для нее.

– Видите, как я знаю своего Шелли! – заметила она с легкой насмешкой над собственным порывом чувств. – И эти слова мне особенно знакомы, потому что я приказала вырезать их на доске, висящей в моем кабинете. Они должны напомнить, если я забуду, чтó великие гении в действительности думали о критике. Их пример очень полезен для такой скромной маленькой труженицы, как я. Я не любимица газетчиков и никогда не получаю хороших отзывов, но… – и она снова засмеялась, – но мне все равно нравятся мои рецензенты! Если вы допили чай, не хотите пойти их повидать?

Пойти их повидать? Что она имеет в виду? Ей, похоже, понравилось мое удивление, и на щеках даже выступили ямочки от улыбки.

– Пойдемте посмотрим! – повторила свое приглашение мисс Клэр. – Они меня обычно ждут в этот час!

Мы вышли в сад, и я, в полной растерянности, которая сменила мои представления о «бесполых литераторшах» и противных «синих чулках», был расстроен невозмутимым поведением и очаровательной откровенностью этой «знаменитости», чьей славе я завидовал и чьей личностью восхищался. При всех ее интеллектуальных дарованиях она