И если раньше окольными путями – в обход дороги на Питивье – в город ещё проникали небольшие обозы с продовольствием, то теперь о них следовало забыть.

Жан Бастард тяжело вздохнул. Еще в январе ему обещали подкрепление, а уже февраль, и уже десятое! И никого… Почти никого, если не считать Ла Ира с отрядом в сто восемьдесят солдат! Черт бы побрал этого, сам не знаю – кого… То ли короля, то ли ещё дофина, со всеми его министрами! Осторожничают, рассчитывают… А ведь Ла Ир ещё в ноябре представил им доклад о тяжелом положении города. Обещали, что решат вопрос в кратчайшие сроки, но затянули так, что Ла Ир плюнул и вернулся с теми, кого набрал в своем Вандоме!

Но этого так мало!

Шарль хотя бы раз взял и поучаствовал в сражении! Может узнал бы тогда, каково даются победы, а пуще того – поражения! И не укорял бы без конца в недостаточной ему преданности! Но – нет. Анжуйская «матушка» бережет зятя, как зеницу ока, заверяя, что всё будет хорошо. А чего тут хорошего?

В октябре уверенные в успехе англичане стояли почти под стенами города, и можно было обстреливать их из пушек, нанося хоть какой-то урон. Но один случайный выстрел смертельно ранил графа Солсбери, и на смену ему Бэдфорд прислал Саффолка, который первым делом отвел войска подальше, оставив только небольшой гарнизон в Ле-Турели. А в декабре сменился и он, потому что с подкреплением подоспел – чёрт его раздери – Толбот. Этот снова подвел войска под стены, наскоро настроил новых бастид, которые соединил траншеями, а сам обосновался в западной – в Сен-Лоране, откуда удобнее всего было руководить и своими, и бургундскими отрядами. И северо-западное направление оказалось перекрытым наглухо!

Хорошо хоть бургундцы теперь не такие злые, как раньше. Да и герцог Филипп, по слухам, без прежнего рвения выполняет свой союзнический долг. Особенно после того, как сэр Томас Репстон, пытаясь преподать урок Бургундскому герцогу, рейдом прошел по части его владений.

Поговаривали, правда, что сэр Томас сделал это по собственной инициативе, взбешенный, дескать, тем, что герцог Филипп позволил своим вассалам повернуть оружие против англичан. Но людям осведомленным, а, пуще того, тем, кто подбирал крохи сведений со столов людей осведомленных, рты не заткнешь. Поэтому ходили и другие слухи – о том, что Бэдфорд прекрасно знал про рейды сэра Томаса, который нипочем бы не отважился на такую дерзость без конкретного приказа.

Одним словом что бы там ни было, а охладившиеся отношения между бургундцами и англичанами давали о себе знать. Просочиться сквозь сито бургундских постов на юго-востоке было вполне возможно, и орлеанцы на это очень рассчитывали. Однако подкрепления все нет и нет! И если не будет ещё хотя бы месяц, на Орлеан обрушится голод, потому что двигаться по этим белоснежным прозрачным окрестностям с обозом не рискнет никто!

– Да, сударь, – ещё тяжелее чем мессир Жан, вздохнул рядом де Вийер – бывший его воспитатель, а ныне преданный соратник. – В прежние времена такого бы не допустили. И эти, – он кивнул в сторону английских укреплений, – не поступились бы законами чести. И наши без помощи бы не оставили. Где Дюгесклен?! Где Генри Болингброк – такой, каким он был в молодости?! Никого не осталось… А новые прежних заповедей не чтут.

– Забудь о прежних заповедях, – пробормотал Бастард, покусывая губу и щуря глаза, которые уже устали от ослепительной белизны вокруг. – Я тоже стараюсь не вспоминать всё то, что ты мне когда-то вдалбливал. Рыцарские правила времен Дюгесклена теперь смешны, а следование им – откровенная глупость. Хочешь побеждать – учись у победителей. А они себя моралью не утруждают.

– Это тебя господин де Рэ научил, – покачал головой де Вийер. – Воин он, конечно, отчаянный, но Бога в голове не держит.

– И неплохо себя ощущает, – раздраженно закрыл тему Бастард.

Его страшно раздражало нарастающее противоречие между идеалами детства и юности и реальностью, отметавшей эти идеалы, как прошлогоднюю листву. Мечты о равенстве для всех честных и отважных, вроде тех, кто сидел когда-то за круглым столом короля Артура, кто с одинаковым благородством подавал руку даме и поверженному врагу – всё это уже не казалось достойным беззаветного служения. Перед глазами маячили примеры совсем иного толка. И судя по тому, чего добивались люди изворотливые и ловкие, можно было сделать неутешительные выводы: именно с их лицом вставало на ноги и крепло новое общество, жить вне которого, конечно, можно, но добиться чего-нибудь, опираясь на прежние идеалы… увы. И мессир Жан, столько сил положивший на то, чтобы унижающее слово «бастард» применительно к нему звучало почти титулом, злился и раздражался. В этом новом обществе он жить не готовился.

– Пошли вниз, – сказал он де Вийеру более мягко, чтобы смягчить резкость последней фразы. – Пошли… На башнях достаточно дозорных. Нас позовут, если что…

А потом добавил, желая окончательно умаслить бывшего воспитателя:

– Чем торчать тут, на морозе, лучше проведаем мессира Николя. Мне вчера доложили, что он больше не бредит. Во всяком случае, стал просить только вино, без непотребных девок.

Против такого надувшийся было де Вийер устоять не смог. И, зычно расхохотавшись, поспешил вслед за воспитанником к лестнице вниз.

Еще бы ему не хохотать… Командор Родосского ордена мессир Николя Жиресм прибыл к самому началу осады из Евр-ле-Шатель – французского анклава на захваченной англичанами территории. Будучи капитаном, он привел с собой небольшой отряд, во главе которого и сражался, совершая короткие набеги на расположения Солсбери.

Командора ранило на следующий день после того, как шальное ядро погубило английского командующего. Ранило очень тяжело – в шею, да так, что еле смогли остановить льющуюся кровь. Многие были уверены – не выживет. Однако провалявшись до ноября без сознания, мессир Николя не просто выжил… В прошлом известный всем как человек высочайшей морали, он вдруг начал бредить. Да так смачно, что полностью растерянный его оруженосец, краснея как девица, упросил Жана Бастарда перенести командора в закрытое помещение и пускать к нему одного только лекаря.

– Искушение.., – только и вздохнул тогда де Вийер. – Сильных Господь искушает величием, а великих и преданных – бессилием…

Однако вздыхая и сокрушаясь о мессире Николя, с которым сошелся именно на почве следования древним моральным традициям, господин де Вийер нет нет да и усмехался внутренне, с тайной гордостью за ровесника. «Старость рыцарю не в слабость!» – уж больно боек был Родосский Командор в своём бреду… Не так давно он окончательно пришел в себя, и, хотя